Николай Шмелев - Ночные голоса

У этого пансионата была еще одна особенность — невероятное обилие цветов. В парке, в холле, на этажах, в каждом номере — всюду были цветы, ухоженные, политые, где надо — заботливо подвязанные, где надо — оставленные расти по их собственной прихоти: длинные аллеи роз, большие круглые клумбы фиалок и ирисов, кусты азалий в кадках, целый сад причудливых кактусов прямо посреди фойе, в россыпи камней, густые заросли традесканций вперемежку с какими-то красными цветочками на подоконниках и на лестницах, по утрам свежие левкои или лилии в вазах на столах — все это цвело, сияло, издавало тысячи запахов, особенно сильных по ночам.

Однажды, когда они вдвоем прогуливались по парку, Пробст, заметив кого-то за высокой куртиной шиповника, вдруг остановил его:

— Юра, а знаете кому мы всем этим обязаны? Хотите познакомлю?.. Тоня! Антонина Николаевна! Доброе утро! Сделайте милость, покажитесь! Нам к вам нельзя — кусты колючие, штаны раздерем…

Верхние ветки шиповника раздвинулись, и между ними появилось миловидное девичье лицо: лет двадцать, может быть, немного больше, каштановые волосы, повязанные желтой косынкой, на лбу капельки пота, большие глаза, нос в конопушках, тонкая шея над худенькими плечами…

— Тонечка, радость моя, где же вы все прячетесь? Я уже второй день пытаюсь вас найти… Юрий Владимирович, рекомендую: вот эта милая барышня и есть тут главный человек. Кроме гор и водопада, остальное все — ее рук дело. Видите, как бывает? Фантазия, садовый нож, немножко любви к ближнему — и вы в раю… Лично я, Тонечка, клянусь: одно ваше слово — и остаюсь здесь безвылазно на всю свою остатнюю жизнь…

— Что вы! Не клянитесь, Константин Модестович. Не выдержите, сбежите. В первый же год… Зимой здесь не так. Зимой здесь дожди, холод. Рано темнеет. Иногда снег идет. Не знаешь, куда себя деть…

— А любовь, Тонечка? А любовь-то на что? Лампу зажжем, будем с вами в кресле сидеть, книжки читать, разговоры разговаривать — что еще человеку надо? Я вам буду ручки целовать, сказки рассказывать…

— Ой, боюсь, Константин Модестович! Они у вас, наверное, все страшные… Нет, уж лучше я сама себе что-нибудь придумаю. Со счастливым концом… Юрий Владимирович, а вам тоже тут нравится?

— Очень нравится.

— И мои цветы?

— И цветы тоже нравятся.

— А знаете, некоторые ворчат, жалуются: дескать, и цветов слишком много, и природу они портят. И голова от них болит…

— Плюньте, Тонечка! Не обращайте внимания! На всех не накланяешься, — опять заволновался Пробст. — Вы художник, талант и должны с достоинством нести свой крест. Вам нравится? Ну и прекрасно! А на остальное на все — наплевать…

— Нет… Я так не могу. Если мешает кому-то, то уже нехорошо. Я иногда очень расстраиваюсь, руки опускаются… А потом, вот как вы, похвалит кто-нибудь — и опять легко станет. Опять и самой все нравится…

— Тонечка, голубчик, да хотите, я тут целую манифестацию устрою в вашу честь? С флагами и транспарантами? Чтоб никому неповадно было вас обижать? Мне не трудно, охотники найдутся, уверяю вас…

— Ради Бога, Константин Модестович! Пожалуйста, не нужно…

— Это почему?

— Потому… Потому что вы добрый человек, вы от души… А кто-нибудь и наврет…

— Ну а вам какое дело, если наврет? Подумаешь — наврет! Важно, что наврет. Что надо — то и наврет.

— Все равно — наврет…

— Хорошо, Тонечка, с манифестацией подождем. Убедили. Но вас-то мы можем видеть хоть иногда? Что это такое, в самом деле? На танцах вас нет, в кино нет… Где же я буду за вами ухаживать? На работе? Согласен, могу и на работе. Хотите, целый день буду таскать за вами поливальный шланг? Но ведь вам же будет неудобно. Смеяться будут…

— Будут… А на танцы я не хожу…

— Ну и Бог с ними, с танцами. Без нас обойдутся. Тогда почему бы вам, например, не пригласить нас к себе в гости? Ведь вы живете одна? Так? А мы люди приличные, в скатерть не сморкаемся, посуду не бьем, слова всякие умные знаем… Самовар в доме есть?

— Есть… После техникума сюда собиралась — мама чуть не силой навязала: возьми да возьми, там шишек много, будешь самовар шишками топить…

— Тонечка, я, конечно, нахал, говорите, что хотите, но, по-моему, вопрос решенный. Сегодня же, после ужина, одна очаровательная молодая особа устраивает чай для двух московских профессоров, истосковавшихся по домашнему теплу и женской ласке… Самовар ваш, кренделя и бублики наши — идет?

— Вы серьезно?

— Ну конечно, серьезно. А почему вы думаете, что несерьезно?