Андрей Дмитриев - Этот берег

(Дальше идет рассказ о том, как Данил добирался на метро от Вокзальной до Минской, оттуда, на городской маршрутке, до автостанции на площади Шевченко, и на пригородной — от Киева до Кулебовки: толпа, жара, разговоры вокруг, дух дешевого парфюма и подмышек и разлапистые, липнущие ко всему липкому в душе, звуки радио «Шансон», — где уж тут Даниле было собраться и сосредоточиться? Его вновь охватил страх.)

…Какой вы молодой! — вместо приветствия сказала ему на остановке в Кулебовке женщина в черном. — Я-то думала, вы старенький… Прошу к нам в дом: позавтракать чем Бог послал.

Данил был голоден, но вежливо отказался. Его желудок был обязан быть пустым. Женщина в черном посмотрела на него с уважением и интересом… Из дома вышел ее муж, сумрачный старик. Он вызвался на пару с женой сопровождать Данила, куда его ни поведет.

Шагая рядом с ними к окраине Кулебовки, Данил отметил про себя: «Неразговорчивы. Даже молчаливы. Это хорошо: не будут попусту нервировать…

— Вот здесь, — сказала женщина в черном и остановилась возле хаты с рекламой рыболовных снастей, перед широким лугом. — Там, за лугом, их отсюда видели последний раз. Они вдвоем на одном велосипеде въехали в тот лес и больше из него не выезжали.

— Значит, нам туда, — негромко и строго сказал Данил и первым шагнул в густое разнотравье некошеного луга.

(Дальше — Данил наугад бродит по кулебовскому лесу в напряженно молчаливом сопровождении Гната и Натальи (я не стал менять им имена). Лес замусорен и хмур. Ни одного лучика не пробивается сквозь кроны; стеклянная палочка темна и непрозрачна: Даниле в душном и сыром сумраке леса неоткуда ждать подсказки.)

…Сильно уставшие, они внезапно вышли на освещенную палящим солнцем просеку и, не сговариваясь, расселись на сосновых пнях среди кустов дикой малины и ежевики, под тяжело провисшими над головами проводами линии электропередачи. Провода, не умолкая, заунывно пели так, что дрожал жаркий воздух просеки…

— Магнитное поле поет, — тихо пояснил Данил и добавил: — Оно — наш союзник.

Он вытер пот со лба и, задрав голову, загляделся сквозь заветную стеклянную палочку на узкое синее небо над просекой. В глицериновой влаге палочки, в двух переплетенных фиолетовых лучах тихо пошевеливались маленькие звезды — но звезды и лучи ни о чем Даниле не говорили; его сверхъестественное, измученное дорогой и жарой, предательски молчало… И Данил подумал, с яростью поглядывая на Гната и Наталью: «Что было делать нормальным детям в жару, да еще с велосипедом, в этом запущенном, трудно проходимом лесу? Допустим, они сюда заехали, надеясь спрятаться в тени или же из любопытства, — ну а дальше что?.. Да, вот именно: что?.. Что любые дети любят делать летом больше всего на свете, да еще в жару?.. Купаться до одурения! Конечно же, купаться! Нырять! плескаться! плавать! брызгаться!.. Данил встал с пня и, выставив перед собой стеклянную палочку, прищурился и произнес:

— Вижу воду. Много прохладной воды… Вижу велосипед у прохладной воды… вот он… мелькнул между кустов и скрылся… То есть я вижу не сегодняшний день, но день, когда он там мелькал… Где тут у вас вода поблизости?

(Дальше они идут из леса по шоссе, через соседние с Кулебовкой поселки, к водохранилищу, — идут и берегом его: то поверху обрыва, то понизу, то снова по обрыву… Заходят и в пансионат (так я назвал в рассказе базу); там к ним присоединяются Агнесса и Татьяна (им я не стал придумывать другие имена)… Поиски продолжаются и на соседнем с пансионатом, заброшенном лесном участке.)

…Продираясь сквозь густой, царапающийся подлесок, Татьяна задержала внимание на подобии старого соснового корня, крутым взгорбием торчащего из кучи прелых веток, из-под дерна, возле самых ее кроссовок… Великое множество кривых корней выпирало и торчало из-под дерна, из-под куч валежника, из мха, но этот корень смутил Татьяну необычной матовой гладкостью и странным, темно-серым цветом… Татьяна позвала Агнессу. Та подошла, ухватила корень обеими руками, попросила «Помоги!», и они вдвоем вытащили из-подо мха и веток велосипед — за правую рукоять руля, с которой где-то и когда-то слетела резиновая ухватка.

Находка воодушевила, но поиски самих детей не дали ничего. Никто об этом вслух не говорил, но молча все друг с другом соглашались в том, что дети утонули. Но даже в этом случае неясным оставалось, каким образом тела утопленников могли исчезнуть без следа, то есть не всплыть.