Андрей Дмитриев - Этот берег

— Отлично! — бодро сказал я. — Не нужно волноваться.

— Тут Коря Самвелян вместе с и-мэйлом прислал ваш новый номер телефона… Там вначале плюс тридцать восемь, я посмотрела, — это Украина?

— Да, это Украина.

— С ума сойти. Я так и знала.

— Вот интересно, — удивился я. — Что же ты знала?

— Что вы везде будете востребованы, где угодно… Даже на Украине; я не удивилась совершенно.

Слабый шум образовался в глубине экрана, неясный, вроде бормотания.

Капитанская Дочка отвернулась, поглядела в сторону и быстро кому-то (понятно было кому) проговорила:

— Я все помню, не переживай, подожди; я договорю сейчас и прослежу…

Она вернулась и продолжила:

— Извините… Ну, и как вы там? Как себя чувствуете?.. Ох, я это уже спрашивала.

— Ничего, что спрашивала, — утешил я. — Спасибо, что спросила…

Рыхлый свет в глубине экрана сгустился в тень; словно медленная птица пропорхнула стороной — и пропала…

— Теперь скажи, — продолжил я, — ты книжечки читаешь иногда — или некогда?

— И некогда, и читаю, — ответила мне Капитанская Дочка. — Не сами книжки — нам их негде ставить, а — в электронном виде. Глаза болят, но привыкнуть можно.

Вновь в рыхлой глубине экрана сгустилась тень, и я увидел, как на плечо Капитанской Дочки легла чужая рука. Тень прогудела что-то; Капитанская Дочка обернулась и сказала:

— Нет, не соли. Я уже солила, а если боишься, что мало соли, — мы с тобой вместе проверим; подожди.

Я сказал:

— Я отвлекаю тебя. Может быть, после, в другой раз поговорим?

— Нет-нет! — испуганно ответила она. — Можно и сейчас… Да, я читаю. Много прочла нового, из последнего.

— И как тебе? — уныло спросил я, вдруг ощутив себя в своей пустой гостинке лишним.

— Интересно, — ответила мне Капитанская Дочка. — Есть где прикольно… Есть смешное, но там смешного мало… Много тяжелого: читать интересно, а жить не захочется. Очень много неприятного… — она вновь отвернулась куда-то: — Что тебе еще? — потом сказала мне: — Вы уж простите, я потом вам позвоню. Или, лучше, напишу.

У меня оставалась початая бутылка «Козацкой рады», но я вспомнил об антибиотике, вколотом мне утром, несовместимом с алкоголем, — и лег спать всухую.

День за днем я как на службу являлся утром в поликлинику на Красноармейской, чтобы подставить зад под шприц. Со мной, как со своим, уже здоровались врачи и сестры в коридорах. Мне это льстило поначалу, но я быстро догадался: сделаться своим в коридорах поликлиники, не будучи медиком, — это и есть начало старости… Подошли выходные; поликлиника закрывалась на два дня; позвонил Авель и позвал меня на базу, продышаться, как он мне сказал. Напоследок сообщил:

— У нас тут новости.

Я поспешил в Борисовку, на базу, — и вот что без меня произошло.

Нашли велосипед — тот самый, на котором Гриша и Хома, по свидетельству торговца рыболовными снастями Дорошенко, скрылись в лесу, чтобы больше нигде не появиться. Вот только найден был велосипед не в том, отдаленном борисовском лесу, а в противоположной стороне от Борисовки, на соседнем с нашей базой участке леса, отгороженном от нас лишь проволочной сеткой рабицей.

… — Но это странно, — говорил я Авелю, пока он вел меня по этому обширному участку к месту, где был обнаружен велосипед. — Здесь уже искали: и сторож, и Наталья с мужем, и полиция, даже с собаками. Никто и следа не унюхал, не то что целого велосипеда…

Говорил я очень тихо, опасаясь помешать людям в полицейской форме и в штатском, заполнившим лес безмолвной толпой. Почти все с длинными палками в руках, они обыскивали шаг за шагом и прощупывали палками запущенный, густо разросшийся подлесок…

— …Откуда, — говорил я, — взялся здесь велосипед? Тебе не приходило в голову, что кто-то нам его подбросил?

Не отвечая, Авель вдруг остановился и сказал:

— Здесь.

Я предполагал увидеть сам велосипед, но его увезли на экспертизу. Передо мной темнела еле заметная в зарослях подлеска, но и глубокая проплешина во мху, по краям которой были разбросаны облепленные мхом, рваным вьюном, влажной землей, палой листвой и хвоей порыжевшие сосновые лапы и обломанные, высохшие ветки кустарника.

— Нет, — наконец ответил Авель. — Судя по состоянию валежника и дерна, под которым его нашли, он здесь лежал, припрятанный, уже порядочное время. Даже оброс весь… Либо сами дети его припрятали, либо кто-то, кого мы пока не знаем, — но замаскировали так хорошо, что поди найди.

— А собаки? — напомнил я.