Андрей Дмитриев - Этот берег

— Здесь вокруг нашли в земле столько бросового железа, столько всякого хлама… да и не железо здесь искали, — ответил Авель и неуверенно добавил: — Не так уж и искали, я подозреваю. То есть — не так упрямо, как вокруг Борисовки, где их видели последний раз.

— Если его спрятал кто-то; мы не знаем кто, — можно понять зачем… Но если сами дети — с какой целью? — продолжал я недоумевать. — От кого? от воров?

— Да чтобы сторож не застукал, — раздался женский голос за моей спиной. Принадлежал он усталой даме лет тридцати пяти. День был жаркий, и ее мятый плащ не по погоде делал ее похожей на приезжую. — Он говорит, что раньше дважды их гонял отсюда. А это значит, они минимум дважды приезжали сюда купаться…

— Что он еще рассказывал? — спросил у нее Авель тоном, каким обращаются к старым знакомым.

— Толком ничего, — ответила дама в плаще. — Требует, чтобы мы нашли его собаку. Она пропала; он уверен, что ее убили, а то, что мы все ищем не собаку, а людей, его как будто не волнует.

— Собака у него была, — подтвердил Авель. — Мы помним, как она выла.

— Возможно, он не договаривает, — сказала дама. — Что ж, пусть слегка расслабится, и я его опять поспрашиваю…

— Удачи, Лариса, — сказал ей Авель, и она, засунув руки в глубокие карманы плаща, пошла прочь и скоро растворилась среди сосен в толпе полицейских и штатских.

— Толковый следователь, — сказал мне участковый Зубенко, неслышно возникнув рядом. — Все, кого я знаю, кто ее знает и кто о ней наслышан, о ней так говорят… Она найдет, а если не она — я и не знаю кто… И все так говорят!

— Пойдем, не будем тут мешать, — сказал мне Авель и зашагал, разымая перед собой кустарник, в сторону водохранилища; я последовал за ним…

Мы встали на краю обрыва. Внизу под нами изгибалась узкая полоса песчаного берега, обсыпанная кое-где камнями… Справа обрыв упирался в густую иву, тяжелые ветви которой свисали с горы над берегом к самой воде… Слева, всего в нескольких шагах, за проволочной сеткой ограды располагалась наша база: за прозрачными рядами наших сосен угадывался простор поляны и очертания дома Авеля…

— Вот он, — проговорил Авель, усаживаясь рядом со мной на усыпанный желтой хвоей край обрыва. — Да вот он, погляди; я о здешнем стороже тебе толкую!

Я глянул вниз. Под обрывом, спиной к нему и в его тени сидел на камне сгорбленный мужчина. Дымок его сигареты, дрожа и слоясь, поднимался к нам над его головой, но исчезал, не успевая до нас достать.

— Надеюсь, Лариса его все же разговорит, — продолжил Авель, — а если нет, то я не знаю кто. Ты не поверишь: даже мне не удалось!

— Ты что, подозреваешь, что он как-то связан?..

— Я этого не знаю и гадать не буду. Я о другом сейчас, — перебил меня Авель. — Еще до всей этой суматохи я пытался с ним поговорить. Только одно узнать хотел: кто его хозяин и как мне с ним связаться…

— Зачем тебе?

— Сам посмотри: база и этот лес — соседи, на одном общем обрыве. Лес без толку пустует. Я бы его, ей-богу, прикупил, но я не знаю у кого… А он — я говорю о стороже — молчит как пень, будто бы не понимает, о чем я его спрашиваю. Я говорю ему: ну как же? ты же зарплату получаешь?.. Он и не спорит, говорит: да, получаю. Приходит, говорит, зарплата… Я говорю: ведь не сама она приходит, а приходит от кого-то… Да, говорит, конечно, не сама… И больше — ни слова…

— Но на кого-то этот лес записан, — предположил я.

— Записан, я проверил, — сказал Авель. — И знаешь на кого?.. На Жбанько Опанаса Миколаевича.

— Кто же сей латифундист?

— Сам сторож. Это же он Жбанько… По всем бумагам лес — его, хотя он здесь — ни сном ни духом.

— Детективная история.

— Пожалуй, — согласился Авель. — И довольно идиотская. Конечно, кто-то что-то где-то прячет, — мне неважно, кто и почему. Но я не люблю, когда меня перед самим собой выставляют дураком…

Мы вернулись на базу; я развел костер; Авель вызвался сварганить ужин… Как только начало смеркаться, там, за сеткой рабица, в колеблемой ветром тени сосен загорелось множество ручных фонариков; свет каждого из них то плыл, то чах, то снова вспыхивал; лучи фонариков упруго перекрещивались, взмывали вверх и обрывались в загустевающем, но пока не потемневшем небе над соснами. Поиски продолжались.

На запах приправ и зелени, распаренных в котле с жарк и м, вышла из дому Татьяна. Скоро и Агнесса подтянулась, первым делом меня поддев:

— Ну что, болезный, — колют? Надеюсь, больно, чтобы помнил?.. То-то вид у вас тоскливый, как у экскурсанта в краеведческом музее…