Рэйчел Бинленд - Флоренс Адлер плавает вечно [litres]

Стюарт ничего не сказал, но ему и не надо было. Джозеф знал, что он слушает.

– В первые годы в Америке – в Филадельфии, а затем в Атлантик-Сити – я много думал о решении родителей. Правы ли они были, что отослали брата, а затем меня? Возможно, стоило отдать билет отцу, который бы сразу стал больше зарабатывать? И если бы ему удалось, он мог тогда перевезти всю семью. – Джозеф вырвал травинку. – Но когда я сам стал отцом, я понял. Любой свой шанс ты отдаешь детям. Моей дочери больше нет. Ничто не вернет ее. Я пытаюсь убедить себя, что я не наношу вред Флоренс или ее памяти, сохраняя ее смерть в секрете. То, что я забираю у знавших ее – возможность скорбеть о ее смерти и почтить памятью ее жизнь, – может быть им возвращено позже. Я не знаю, права ли Эстер. Навредят ли эти новости Фанни. Но я знаю, – сказал Джозеф, поднимая голову, – что этот ребенок, эта новая жизнь, – важнее всего.

Джозеф посмотрел на Стюарта.

– Хотелось бы мне…

Они услышали длинный гудок и подняли глаза на маленький пароход, пробирающийся между Бруклином и Статен-Айленд. «Лафайет»? Джозеф вскочил на ноги, сжимая бинокль в руках, но, когда он приложил его к глазам, не смог настроить фокус.

– Посмотри ты, – сказал он, передавая бинокль Стюарту, которого тоже поднял на ноги гудок.

Стюарт поднес бинокль к глазам, подкрутил резкость и долгое мгновение разглядывал пароход.

– Это он, – наконец определил он.

Джозеф проследил, как «Лафайет» выходит из залива Нью-Йорка. Он не задумывался, что будет делать, когда увидит французский пароход. Теперь, когда на его глазах тот обходил Сигейт и проходил мимо Лонг-Бич, уменьшаясь в размерах, пока не превратился в черную точку на горизонте, Джозеф вдруг задумался, почему это казалось ему таким необходимым.

Флоренс не было на этом корабле. Она никогда не прибудет во Францию. Он не найдет ее ни на берегу Ла-Манша, ни на пляжах Атлантик-Сити. Он перевел взгляд на Стюарта, который открыто плакал при виде парохода, пропадающего из виду. Возможно, дочь Джозефа можно было найти в людях, которые любили ее.

Джозеф довез Стюарта до пересечения Саут-Каролина и Атлантик-авеню, где на первом этаже отеля «Шлитц» находился Набережный национальный банк. Он припарковал машину и сквозь лобовое стекло уставился на выкрашенные зеленым решетки банковских окон и ведущие внутрь деревянные двери. Он действительно готов был пойти на это?

– Вы здесь храните деньги? – спросил Стюарт, распахивая пассажирскую дверь.

– Со дня, когда прибыл в Атлантик-Сити.

Колени Джозефа хрустнули, когда он вышел из машины. Ему не нравилось, что тело начинало отзываться на длинные поездки или длительные промежутки времени, проведенные в одной позе. Он похлопал по карману пиджака, проверяя, что чек от Билла Берджесса все еще внутри.

На тротуаре Джозеф хотел было обнять Стюарта, но в итоге решил ограничиться крепким рукопожатием.

– Спасибо, Стюарт.

– За что?

– За Берджесса. За сегодня.

Стюарт ничего не сказал, только стиснул его руку в ответ.

Когда они расстались, Джозеф спешно зашел в банк. Секретарь приемной спросила, чем она может помочь, и он достал из кармана конверт.

– Я хотел бы поговорить с кем-то, кто поможет мне открыть новый счет.

Джозеф вернулся в офис в три пополудни. Он обошел завод и заглянул на линию упаковки, прежде чем подняться на третий этаж, где миссис Саймонс сидела за своим столом, печатая что-то на машинке. Увидев его на лестнице, она передвинула каретку, отодвинула стул и встала, чтобы поприветствовать его.

– Я уже начала волноваться, – сказала она, передавая пачку чеков на подпись.

Он взял чеки, открыл дверь в свой кабинет и положил их на стол вместе с биноклем. Миссис Саймонс зашла следом с пачкой самой важной корреспонденции.

– Представитель «Пекаря Перкинса» заглянет в четверг обсудить разделители теста. Я записала его на одиннадцать. «Кац и Ганштейн» сообщили, что больше не производят хлебные пакеты на восемнадцать унций. Мы возьмем большие пакеты или поищем другого поставщика? Они обещали, что разницу мы даже не заметим.

Миссис Саймонс заметно помогла Джозефу пережить последний месяц. Он знал, что она тоже скорбела по Флоренс, но в офисе делала все, чтобы облегчить жизнь Джозефу и сократить его рабочие часы. Она больше не ждала, чтобы Джозеф надиктовал корреспонденцию, вместо этого она оставляла уже готовые черновики писем на его столе. Она была настолько виртуозна в их написании и так внимательна в редактировании, что вносить исправления Джозефу приходилось крайне редко. Она знала всех поставщиков пекарни по именам, и, если раньше она просто ставила штампы о получении на их накладные и выписывала чеки, теперь она садилась за телефон и торговалась о скидках.