Рэйчел Бинленд - Флоренс Адлер плавает вечно [litres]

– Я знаю, – отозвалась Гусси, уже открывая тяжелую стеклянную дверь выставки. – Я уже сто раз видела попугаев. К тому же они всегда говорят девочкам одно и то же.

– И что же?

– У тебя будет большая семья.

– А что они говорят мальчикам?

– Ну, сама знаешь. Нормальные вещи. Что они добьются успеха, заработают кучу денег и отправятся на поиски приключений.

Анна издала какой-то странный звук и помогла с дверью, и когда Гусси зашла внутрь, она почувствовала странную волну удовлетворения, будто выиграла что-то большое и важное.

Внутри была длинная комната с потертым деревянным полом, белеными стенами и потолком, украшенным рисунком зеленых лоз. Вдоль одной из стен выстроились семь инкубаторов, маленьких стеклянных коробок на высоких металлических стойках, а между ними в кадках стояли пальмы, как будто медсестры, марширующие туда-сюда в тесных белых платьях и смешных шляпах, пытались убедить малышей, что те жили на тропическом острове, а не внутри аттракциона на Набережной.

– Следующая лекция начинается в три часа, – сказал служащий, обменивая монеты Анны на чек и буклет.

Металлическая загородка не давала посетителям слишком близко подходить к детям, к вящему разочарованию Гусси. Она схватилась за загородку и подтянула себя в воздух, наклоняясь так далеко вперед, как только посмела. Из этой позы было легче читать маленькие таблички, висевшие над каждым инкубатором.

– Гусси, слезай.

– Я читаю таблички инкубаторов.

– Ты можешь прочитать их и стоя на земле.

Это была неправда. Более того, Гусси не нравилось, когда Анна указывала ей, что делать. Она хотела было напомнить Анне, что та ей не мать, но подозревала, что в таком случае Анна просто отведет ее домой. Вместо этого она вздохнула, надеясь, что получилось достаточно громко, чтобы дать Анне понять, как она раздражена, прежде чем медленно опустить ноги на пол.

На табличках были написаны имена и даты рождения детей, вместе с какими-то цифрами, в которых Гусси не стала разбираться. Ей нравилось читать имена детей, которые зачастую были такими глупыми, что их, наверное, просто выдумали на ходу. Да кто назовет своего ребенка, даже такого, что скорее всего умрет, Мэриголд? Может, семья Мэриголд слишком переживала, чтобы дать ей настоящее имя? Или на самом деле ее звали вовсе не Мэриголд, а Мэри или Маргарет?

– Хирам был вон в той, там, – сказала Гусси, показывая на инкубатор в углу. – Кажется.

– Я не знала, что Хирам был здесь. Я бы не…

– Разрешила мне зайти?

Анна выглядела смущенной.

– Ты навещала его здесь?

Гусси кивнула, боясь сболтнуть лишнего.

– С родителями?

Гусси не сказала ни слова. Она просто прошла к инкубатору в углу, где спал в белых пеленках ребенок размером не больше кабачка. Иногда Анна бывала удивительно глупой. Конечно же, родители Гусси ни за что не взяли бы ее сюда. Это Флоренс спросила, не хочет ли она пойти, Флоренс понимала, как тяжело было узнать, что у нее есть маленький братик, которого нельзя увидеть.

Он был таким крошечным, меньше остальных инкубаторных деток. Голова казалась большой по сравнению с остальным телом, покрытым пушистыми белыми волосами, которые, по заверению Флоренс, с возрастом должны были исчезнуть. Руки и ноги были длинными и тонкими, совсем не похожими на пухлые детские конечности, которые Гусси видела у других малышей на Пасхальном параде. Но больше всего она изумилась, каким он был красным.

– Он похож на вареную креветку, – объявила она тете, которая хмуро изогнула вниз уголки губ.

В тот раз Флоренс подначила ее проскользнуть под заграждением и посмотреть поближе на брата. Она встала совсем рядом с инкубатором, прикоснулась к стеклу.

– Он тебя слышит, – сказала Флоренс. – Скажи ему что-нибудь.

Гусси на минутку задумалась. Что ей хотелось сказать Хираму?

Пока она стояла там, пытаясь придумать что-то, пара туристов подошла к Флоренс. Было сразу понятно, что они не местные. Приезжие обычно носили с собой больше сумок, чем нужно, и заходили в магазины в пляжных туфлях.

– Этому не поможет даже молитва, – заметил мужчина своей жене.

Гусси обернулась, чтобы рассмотреть его получше, отмечая расходящиеся пуговицы рубашки и фотокамеру, свисающую с шеи. Что значили его слова?

– Эй, мистер, – сказала Флоренс, касаясь руки мужчины. – Эта девочка – его сестра, а ваши комментарии не то чтобы любезны – или добры.

Мужчина просто моргал, слишком удивленный, чтобы ответить, пока его жена многословно извинялась и подталкивала его к двери. Когда дверь закрылась за ними, Флоренс настояла, чтобы Гусси продолжила.