Михаил Гиголашвили - Кока

Самые наглые стали после школы ездить в набитых автобусах или давиться в магазинных очередях, где прижимались к женщинам как могли. Это называлось “собирать материал”. Особенно любима была “Парфюмерия” на площади Ленина, всегда под завязку набитая толпой оживлённых душистых женщин, забывших обо всём, кроме флакончиков и помад.

А один одноклассник даже стал тайком ходить в садик под горой, где стоял всеми забытый женский бюст, который можно было трогать сколько угодно. Он утверждал потом, что бюст теплеет, если его хорошенько полапать, за что и получил прозвище Онанюга. Вот и не верь весёлому учителю физкультуры, Борису Аполлоновичу, который, выпив украдкой стопку, опасно шутил, что самую послушную женщину в мире зовут мадам Мастурбаль – ноль хлопот, нервы не треплет, затраты минимальны, неприхотлива, хоромы ей не нужны, кушать не просит, фантазию развивает, стрессы снимает, настроение поднимает, криминал предотвращает и, главное, всегда под рукой, далеко ходить не надо.

…На пляже в Гаграх Кока обезумевал от вида голых ляжек, грудей и задов. Он ещё не научился клеить девушек на улице, не хватало наглости, понимания, что сходные желания и порывы могут испытывать и эти таинственные создания.

Как и следовало ожидать, влюбился он в дочь хозяйки Зою, яркую и сочную девку, один вид которой повергал его в ступор. Потом эта Зоя отпросилась у родителей поехать с ним и бабушкой погостить в Тбилиси. Кока уже предвкушал счастливые дни, но на одной из станций Зоя исчезла, а бабушка, пряча глаза, объяснила:

– Ну да, она мне сказала, что сойдёт. Поехала девка гулять, ничего, молодость, будет на старости лет что вспомнить… Так бы её мать одну не пустила, а со мной в Тбилиси разрешила…

– А куда она пошла?

– А слезла по дороге. Сказала, к подруге. От материнских глаз подальше.

Там же, в Гаграх, Кока впервые попал в милицию. Он повадился ходить на турбазу на танцы. Как-то раз стоял возле ворот, “на бирже”, с такими же мальчишками. Они голодными глазами осматривали девушек, смеялись и подначивали друг друга, как вдруг подъехали две машины милиции и всю их “биржу”, человек десять, посадили в воронок и увезли в участок, где загнали в обезьянник и приказали ждать. Было не продохнуть, не протолкнуться. Потом стали выводить по одному, спрашивать, сколько лет, с кем приехал, где живёт, почему без родителей. Кока храбро сказал, что бабушка его не пускала, он сам сбежал, хотел посмотреть, как туристки танцуют.

– Я же на отдыхе, разве запрещено?

– Ты смотри, какой горластый! Посмотреть на туристок! Чего на них смотреть? Их жарить надо! – засмеялся мент. – А кто дрался около турбазы? Вы?

– Нет, мы просто стояли у входа, нас не пускали.

– И правильно делали, малы ещё. Документы есть?

Кока достал бумажку:

– Вот, талон на питание. Мы живём на квартире, а едим на турбазе.

Милиционер мельком проглядел бумажку, кинул её на стол, махнул рукой:

– Ладно, иди! Адрес помнишь?

Бабушка, читавшая в тот вечер “Архипелаг ГУЛАГ”, так и не узнала об этом деле. Но Кока стал осторожнее, особенно при виде милицейской формы.

Первые дни после милиции он из сада не выходил, слушал транзистор, лёжа в гамаке рядом с бабушкой, которая, время от времени откладывая книгу, брала тарелку с черешней и, обмахиваясь веером, говорила то ли себе, то ли Коке:

– Это правильно, Сталин был пустым местом, плебейской сволочью, люмпеном с большой дороги. Тот самый кухарь, коий, по их идиотскому выражению, может управлять государством! Вот он и управлял, как мог и понимал, сапожник, бездарь, трус! Ну, не сволочь человек, который на документах пишет “Бить”?! А Берия – ещё хуже! Проклятый Лаврентий! Сколько достойных людей угробил! Кстати, с его женой, Ниной Гегечкори, мы дальние родственники по папиной линии. Я её знала по городу, бывала у неё в доме, раз даже осталась ночевать – Лаврентий отсутствовал, каждую ночь торчал на своей сатанинской работе. Нина – образцовая жена и мать, сама готовила и убирала, хотя прислуги – хоть отбавляй, ведь Лаврентий с тридцать второго года был хозяином всего Закавказья!

– А за что Берию расстреляли? – без интереса спрашивал Кока, поглощая черешню, хотя и знал из дворовых разговоров, что Сталин был хороший, а Берия – плохой, потому, видно, его и расстреляли.

Мея-бэбо останавливала веер.

– Скажи мне лучше – за что его было не расстреливать? За всё! Прикончили в камере как собаку! И правильно сделали, раньше надо было. Впрочем, все они одним миром мазаны, сволочи! При обыске в его кабинете нашли гору женского белья и чулок! Как говорится, ажур на абажуре! А Нина, когда Лаврентия посадили и даже когда уже расстреляли, продолжала его защищать. Её с сыном Серго тоже кинули в тюрьму, мучили, чтобы дала показания на мужа, но она этого не сделала, а насчёт встреч Лаврентия с женщинами сказала, что он был примерный семьянин, а с женщинами-информаторшами встречался сугубо по работе. А этот мерзавец и негодяй, между прочим, заразил Нину сифилисом!.. Она ему всё прощала, всё! Этот монстр тайно закапывал в их саду трупы тех дам, что отказывали ему в близости, а она молчала! После смерти Лаврентия её с сыном выслали в Свердловск, потом ещё куда-то… Берия женился на ней не по любви, а по заданию – его посылали шпионить в Бельгию, а неженатым ход за границу закрыт, вот он и женился на ней, шестнадцатилетней дурочке…