Михаил Гиголашвили - Кока

– Я сам ничего такого не видел… Но нет! Как-то раз мы были на Генисаретском озере, где Пётр весь день ловил рыбу и ни одной не поймал, а Иешуа сел к нему в лодку, сказав: “Плыви подальше и закинь сети справа от борта!” Пётр с сомнением, но послушался и вдруг вытащил сети, полные рыбы, да такой, что в этом озере отродясь не водилась! Ох и вкусна она была! Мы жарили рыбу на треногой жаровне, а из голов сварили уху! А Пётр всё благодарил: “Спасибо, учитель, что сети дал нам, а не рыбу, её нам должно ловить самим!” – на что Иешуа улыбался: “Были у тебя сегодня сети, а рыбы в них почему-то не было до моего прихода!”

И замолк, думая о чём-то своём.

Не сразу Лука решился спросить, был ли Иуда на последней вечере.

Старик оживился.

– Как же! Иешуа был весел, шутил и озорничал… Как?.. А как обычно: то у Фомы из плошки вдруг исчезнет еда, то Матфею почудилось, что ему в ухо кто-то нежным голосом шепчет всякие любовные небылицы, и он мотал головой, чтоб от них избавиться, но тщетно!.. Потом мы стали серьёзны, спрашивали Иешуа по очереди, и он всем отвечал…

– А ты? Что спросил? – подался Лука вперёд.

Иуда улыбнулся:

– Он сказал, что скоро мир его больше не увидит, а только мы. Я не понял: “Что это? Ты хочешь явить себя только нам, а не миру? А как же мир без тебя?” Он ответил: “Кто любит Меня, тот соблюдёт слово Моё и понесёт его дальше, и мы придём к Отцу Моему и сотворим там обитель, ибо слово Моё – это слово Отца Моего, пославшего Меня!”

Лука так торопился записывать, что сломал калам и писал дальше обломком, чтобы не останавливать Иуду, а тот со слезами продолжал вспоминать, что говорил ему самый главный человек мира:

– Он пообещал, что дух святой обучит нас всему, а его время пришло: “Иду от вас и приду к вам!” – Но на вопрос Луки, правда ли, что Иешуа после воскресения явился только апостолам, а другие его не видели, не ответил, отговорившись тем, что был болен и лежал, простужен, в доме одной сердобольной жены в тот день, когда Иешуа явил себя ученикам.

Напоследок Лука спросил, была ли у Иешуа жена, ибо некоторые утверждали, что он был обручен или даже женат.

Иуда как-то смутился при этом вопросе, но всё же ответил:

– Ходила с нами девушка из местечка Магдал Нунаи… Но не всё время… Иногда ночевала вместе с Иешуа… И он иногда уходил к ней в Магдал на два-три дня… Мне брат говорит, что Иешуа изгнал из неё бесов…

Так в беседах они провели этот день. Иуда, сбросивший с себя бремя молчания, стал радостен, говорил, что скитания его не прошли даром и люди услышат его голос, а Лука думал о том, что делать дальше с этим небольшим посланием. Вставить его куда-нибудь? Или держать отдельно?

К вечеру опять заморосил дождь. Крошечные бойкие капли били по деревьям, по хижине, по навесу. Уставшие за день Иуда и Лука решили рано пойти спать.

Старик вёл себя странно, что-то бормотал, крутился на тюфяке, кряхтя, укладывал поудобнее мёртвую руку. Неожиданно спросил:

– Как ты думаешь, я всё сказал, что мог?

Лука удивился вопросу:

– Откуда мне знать?

– Ты вложишь эти листы в твои писания?

– Нет. Это будет отдельное сочинение. От апостола Иуды. Ведь ты – апостол, ходил с Иешуа?

– И ходил, и летал, и ползал, – странно ответил Иуда. – Ты сделаешь своё, а я – своё… Только не забудь…

– Не забуду, – сквозь дрему отозвался Лука.

Под утро Лука проснулся от стука – упал пузырь с полки. Эпи тявкнул во сне. Лука вгляделся во мглу. От полки отошёл Иуда, страшный в ночных бликах, высокий, сутулый. Топорщилась клочковатая бородёнка. Болталась мёртвая рука. Старик подобрался к стене, где прибит грубый, из двух палок, крест, сделанный Косамом. Иуда, откинув ногой пузырь под скамью, яростно шёпотом выругался:

– Говори – почему ты святой, а не я? Я всю жизнь муки терпел, и за себя, и за тебя, и за всех! Я – свят! Я сказал Луке слова, их будут помнить! Они нужны людям! Я понял всё лучше тебя. Я – святой! Звезда моя взошла! – И продолжал, выговаривая слова с какой-то твёрдой, уверенной медлительностью: – Ты слышишь меня? – Постучал по кресту. – Я всю жизнь терпел и мучился, почему же не могу исцелять? Не могу превращать воду в вино?.. Хорошо же, сделаем по-твоему! – угрожающе заключил он и неловко, одной рукой, сорвал с полки топор.

“Убивать меня? Рубить крест?” – напрягся Лука.

Иуда подобрался к своему тюфяку, побренчал там чем-то. Взял мешок и топор в одну руку, босиком потащился из хижины.

Лука выглянул из окна. Посветлело. С сизо-белого неба моросило. Капли жёстко били по листьям. Птицы ещё не проснулись, и только мерное уханье жаб из далёких болот разносилось вокруг.