Михаил Гиголашвили - Кока

Кока мыкался из угла в угол в холодной, сырой и тёмной квартире. Из еды – гречка, ещё какая-то крупа, сыр, чёрствый хлеб. Всё лежит на балконе – холодильник давно не работает без света. Да он и не нужен – в него нечего класть.

Бабушка сидит в своей комнате в старом пальто и валенках (подарок московского дяди Родиона), читает при свече воспоминания Зинаиды Гиппиус и находит, что в революционном Петрограде ситуация была примерно такая же, как сейчас в Тбилиси, если не лучше. (Свечами её снабдил тоже дядя Родион, он недавно приезжал, но по горам не ходил, а больше сидел с бабушкой и говорил о старых временах и ушедших людях.)

Время от времени Кока, закутавшись в дутое пальто, вылезал на улицу, бесцельно тащился в гастроном на Кирова, видел там пустоту и угрюмых продавцов, – торговать нечем, даже талоны на сахар и масло отменили, – и они печально стояли группкой без дела, теребя несвежие халаты.

Он возвращался по грязи и слякоти, мимо пней, – ещё прошлой зимой деревья были пущены на дрова, чтобы разжечь во дворах костры и готовить в чугуне суп или кашу для всех соседей. А они ругались:

– При Шах-Аббасе лучше жить было!

– Когда абхазы наконец угомонятся?

– За побережье и туристов идёт война!

– Да чтоб они все провалились! Сам жрут и пьют, – а мы что?

Валяясь на диване, Кока с тоской вспоминал свой дурдом в Германии. И ничего, что Массимо рыгает, как автомат, зато есть свет и горячая вода, можно читать, слушать музыку, смотреть ТВ, помыться по-человечески, а не из ведра над тазом. Есть нормальную пищу, а не гречку с тушёнкой, от вида которой Кока столбенел, но бабушке своих чувств не показывал – наоборот, хвалил и просил добавки.

Свет и воду давали часа на два-три, обычно ночью, за это время надо было успеть набрать банки, кастрюли и вёдра, приготовить еду, постирать кое-как кое-что, принять душ, поговорить по телефону (тоже без электричества молчащему целыми днями) – словом, произвести минимум простейших действий. Каждый раз, садясь за жалкий ужин, бабушка невесело шутила:

– Ещё хорошо, что нам не приходится охотиться на эту кашу, как твоим любимым львам на антилоп! В войну карточки можно было отоваривать, а лобио, сыр и зелень спасали положение.

– А на кого тут охотиться? На продавцов за головку сыра или кусок ветчины? – угрюмо отзывался Кока, нечёсаный, небритый, в грязном свитере.

Иногда, холодными ночами, он горевал: зачем уехал из Парижа?.. Но и бабушку жаль – как она протянет в этом аду?.. Где будет брать еду, если из дома выходить не может из-за ног, а за хлебом надо занимать очередь с ночи? Конечно, соседи помогали друг другу, но что они могли? Иногда бывший продавец, а ныне гвардии полковник Бидзина привозил бабушке мешок кукурузной муки, и она жарила без масла кукурузные лепёшки-мчади, которые приходилось есть ни с чем, – сыр стоил миллионы купонов на базаре Дезертирка, куда Кока иногда отправлялся, предварительно разменяв у евреев на улице Леселидзе малоизвестные в Грузии гульдены на известные всем доллары.

Базар, столь живой в другие времена, безрадостен. Много пустых прилавков. Лица продавцов угрюмы. Руки спрятаны в карманы – это означает плохую торговлю. И надежд мало – люди месяцами не получали копеечных пенсий, зарплаты задерживают. Денег ни у кого нет.

Купив кусок мяса, картошку, лук, Кока за доллар ехал на какой-нибудь раздолбанной колымаге домой в Сололаки, где бабушка начинала готовить чанахи, – хотя какой чанахи без баклажан, болгарского перца, свежих помидоров и всего прочего?

Спасал старый молочник Мито (он много лет прикатывал во двор тележку с тем, что имел: сметаной, творогом, мацони, сыром). Соседи считали последние купоны (счёт шёл на тысячи). Но молочное – хоть что-то, а в лавчонках, что вдруг пооткрывались, еды нет: одни леденцы, сигареты, подозрительное питьё.

Словом, радостей мало. Транспорт работает еле-еле. Нет бензина. У бабушки керосинка и электроплитка, но керосина нет, как и света. Самое кошмарное – мытьё: греть воду на плитке, тащить кастрюлю в ванную, при свечке, раздевшись и дрожа, влезать в ледяную ванну, обливаться из кувшина… Зато становится ясно, что человеку мало надо: хлеб, вода, свет!

И всюду в городе – грузины-беженцы из Абхазии (хотя город был и так уже наводнён беженцами из Самачабло, Южной Осетии). Коренастые, невысокие, они отличались от городских угрюмостью, упёртыми решительными взглядами людей, которым нечего терять. Они заселили все гостиницы и общежития, студенческий городок в Ваке. Даже во дворе у Коки, в сарае, поселились какие-то люди. Полковник Бидзина проверил у них документы – правда, из Абхазии; бросили там дом, хозяйство и еле ноги унесли, пешком шли через Сванетию; куда им, кроме Тбилиси, податься?.. А в городе места нет, всё забито. На счастье, во дворе есть туалет и кран. Бидзина махнул рукой – пусть живут, что поделать?..