Джон Чивер - Исполинское радио

— Идем, моя хорошая, — сказал он. — Идем.

И обняв ее за плечи, вывел в прихожую.

— Почему им не нравится, как я пою?—спросила она и заплакала.

— Ну не все ли равно, дорогая? — сказал Эвартс. —- Все равно, все равно.

Они оделись, вышли на холодную улицу и зашагали к себе в «Ментону».

Битси поджидал их в коридоре у двери их номера. Он жаждал узнать, как прошел вечер. Эвартс впустил Элис в комнату и остался разговаривать с боем. У него не было никакого желания описывать вечеринку. Он только сказал:

— Я больше не хочу иметь дела с Мэрчисонами. Буду искать другого режиссера.

— Вот это правильно! — подхватил Битси. — Вот это другой разговор! Но первым делом вы должны сходить в агентство Хаусера и повидаться с Чарли Левиттом.

— Хорошо, — сказал Эвартс. — Хорошо. Я поговорю с Чарли Левиттом.

Элис плакала, плакала и уснула. А Эвартсу снова не спалось. Только перед самым рассветом он ненадолго задремал.

В семь часов утра он повел семью в «Автомат».

После того как они вернулись, к ним поднялся Битси. Он был крайне возбужден. В какой-то бульварной газетке рядом с сообщениями о премьер-министре и о балканском короле говорилось о прибытии Эвартса в Нью-Йорк. Тут же начал трезвонить телефон. Кто-то предлагал Эвартсу подержанную шубу из норки. После этого звонили адвокат, владелец мастерской химической чистки, портной, директриса детского сада, представители различных агентств, а какой-то человек обещал подыскать им приличную квартиру в Нью-Йорке. На все эти назойливые предложения Эвартс отвечал отказом, однако каждый разговор занимал несколько минут.

Встреча с Чарли Левиттом была назначена на двенадцать часов, и когда пришло время идти к нему, Эвартс поцеловал Элис и Милдред-Роз и вышел на улицу.

«Я ничуть не хуже других, — сказал себе Эвартс, проходя в грозные двери одного из строений в Рэдио-сити, в котором размещалось агентство Хаусера. — Ведь у меня дело».

Агентство Хаусера занимало помещение на двадцать шестом этаже. Эвартс назвал номер этажа уже после того, как лифт тронулся.

— Поздно, — сказал лифтер, — надо было сразу говорить.

Эвартс покраснел от досады: теперь все, кто едет с ним в лифте, знают, что он новичок. Ему пришлось прокатиться до шестидесятого этажа и потом спуститься на двадцать шестой. Лифтер насмешливо фыркнул ему вслед.

В конце длинного коридора он увидел двустворчатые двери, обитые бронзой и скрепленные орлом с распростертыми крыльями. Эвартс повернул крылья царственной птицы и вступил в просторный феодальный холл. Стены были обшиты панелью, изъеденной червоточиной и плесенью. В конце холла в маленькой застекленной клетушке сидела женщина. На голове у нее были наушники, как у телефонистки. Он рассказал, по какому делу он пришел, и она попросила его подождать. Он сел на кожаный диван и закурил. Роскошный холл произвел на него большое впечатление. Вдруг он заметил, что диван покрыт толстым слоем пыли. Пыль лежала и на столике с журналами, и на самих журналах, на лампе, на бронзовом слепке роденовского «Поцелуя» — все в этой огромной комнате было покрыто пылью. Его поразила также какая-то странная тишина. Тут не было обычных звуков, какие бывают в присутственных местах. Откуда-то снизу доносился гимн: «Возрадуйтесь, люди! К вам грядет господь бог!» Это на катке запустили пластинку; гимн исполнялся на колокольчиках. Журналы, лежавшие на столике подле дивана, оказались пятилетней давности.

Через некоторое время секретарша кивнула Эвартсу на дверь в конце холла, и Эвартс робко открыл ее. Кабинет оказался несколько меньше холла. Он был темнее, солиднее и производил еще более внушительное впечатление. Но и сюда доносилась музыка с катка. За старинным письменным столом сидел человек. Он встал, как только Эвартс вошел.

— Добро пожаловать, Эвартс! — закричал он.— Добро пожаловать в агентство Хаусера. У вас, говорят, горячий товарец, а Битси мне сказал, будто вы рассорились с Трейси Мэрчисоном. Хоть я и не читал вашей пьесы, но что годится для Трейси, годится и для меня, и для Сэма Фарли также. У меня есть для вас режиссер, есть звезда, есть театр, и я берусь схлопотать вам контракт. Сто тысяч на бочку и до четырехсот тысяч в случае успеха. Да вы садитесь!

После каждого предложения мистер Левитт шумно и задумчиво причмокивал, как гурман — то ли у него с зубами не ладилось, то ли он в самом деле что-то жевал. Должно быть, жевал, потому что кое-где вокруг рта у него виднелись крошки. Впрочем, может быть, дело было все же в зубах, потому что причмокивание не прекращалось до конца их беседы. Мистер Левитт был весь увешан золотом. У него было несколько золотых перстней, золотой браслет, золотые часы на руке и тяжелый золотой портсигар с драгоценными камнями. Портсигар был пуст, и в продолжение разговора Эвартс угощал его своими сигаретами.