Жорж Старков - Город ненаступившей зимы [СИ]

— Ну, вот и всё брат, — с сожалением вздохнул старший. — Теперь — давай сам. У тебя всё получится. Я буду рядом…

Сергей видел всё. От и до… Видел то, чего не хотел… Желал бы забыть, а ещё лучше — вычеркнуть последний абзац чужой повести или даже вырвать с корнем последнюю главу. Пусть её не будет, путь ничего не будет! Путь воцарится пустота… Она, наверное, всё же лучше этого. Но он видел всё… Почти успел обрадоваться, когда его младший брат уже занёс ногу над ступенькой междугороднего автобуса, должного увезти от всех перипетий, туда, куда он отправил своих самых родных. Но ступня Николая Булавина так и не коснулась тверди его личного «ковчега». Она, на какое-то мгновение, зависла в воздухе, а после, как-то неловко, зацепилась о бортик и подкосилась. Брат упал. Люди вокруг сначала не поняли, что случилось. Выходное пулевое отверстие было, аккурат, на том месте, где ещё секунду назад находился глаз. Ворчащей толпе потребовалось ещё несколько мгновений, чтобы их недовольство неловкостью молодого мужчины перевоплотилось в панический ужас.

Никто и не заметил, откуда прилетела пуля. Просто какой-то парень прошёл мимо другого парня. А потом один упал. Никто из живых ничего не увидел… Сергей же видел всё. Ещё когда Николай внезапно принял решение срочно бежать подальше от родного города, сначала туда, где схоронились его жена и сын, а потом ещё дальше, желательно на Север, Сергей подумал о том, что на вокзале могут быть выставлены усиленные наряды полиции. Однако, он оказался прав только наполовину. Незадачливого налётчика, действительно, ждали, только не полицейские и не с целью задержания. Чем ближе Николай приближался к вокзалу, тем явственнее Сергей чувствовал холод того, иного мира. Не спасало даже тепло, шедшее от брата. Оно будто растворялось в нарастающей промозглости смерти. А когда Коля купил билет и подходил к своему автобусу — стал, словно тот незадачливый школьный плотник, что в тумане покидал непонятное «откуда» идя в неведомое «куда»…

Когда шедший мимо ничем не примечательный кавказский паренёк, в мгновении ока достал увенчанный глушителем пистолет, нажал на курок и, так же молниеносно, спрятал оружие под ветровку, Сергей перестал чувствовать тепло, а в глазах стало белеть. Яркий, чуть размытый образ Николая потускнел и через несколько мгновений вовсе утратил цвета. Лишь кровь, сначала заполнившая глазницу младшего братишки, а потом, переполнив её, жутким водопадом устремившаяся к земле, где уже натекло озерцо из пробитого пулей затылка, оставалась тёмно красной и такой живой.

Сергей присел на корточки рядом с телом. Он не знал, что нужно делать, говорить и даже думать. Просто сидел, а вокруг, в истерике и панике, носились люди. Кто трясся в автобусе, будто перепуганные птицы в своей клетке, кто на остановке, стараясь обогнуть тело по, насколько это возможно, широкой дуге. Сергей смотрел в изуродованное лицо, а оно становилось всё белее и белее. Вскоре он понял, что не только лицо — всё вокруг стало грязно белым и неприятным, склизко-влажным.

Это был туман. Но не такой, к какому он привык по эту сторону смерти. Другой. Словно прокисший, с примесью эманаций страха, боли, бессилия. Он застилал взор, лез за ворот и в ноздри, навязчиво пытался просочиться внутрь. Сергей, несмотря на отвратительное марево, попытался нащупать тело и не смог. Он шарил руками по земле, но не натыкался ни на что, кроме мелких камушков, что автомобили ежеминутно выбивают из асфальта. Поднялся на ноги, вытянул вперёд руки и пошёл сквозь дымку.

Он не боялся. Ему-то чего бояться? Чего, спрашивается? Была растерянность. Он находился далеко от дома, за пределами города, который мёртвые не могли покинуть. Но он смог. Он следовал за братом, и его тепло дало разорвать незримую привязь. А вот теперь этого тепла нестало и Сергей брёл без каких-либо ориентиров, в склизком тумане и надежде на то, что путь, пройденный вслепую, окажется правильнее того, который он прошёл взирая, но не видя ничего, что могло бы стать хоть сколь-нибудь важным. Как при жизни, так и за её гранью…

Казалось, туман вечен. Белёсая склизкая пелена застилала взор и никак не хотела становиться более жидкой, прозрачной. Булавин не подсчитывал шаги, не засекал времени. Он видел это бесполезным, как и всё вокруг. Ведь, вокруг не было ничего. Даже твердь под ногами утратила свои отличительные особенности. Не твёрдая, не мягкая. Будто бредёшь по лесу, устеленному ковром из сосновых игл, что с годами заботливо спрессовывали ветра, дожди и само время. Но это был не лес. Это было ничто… Сергей уже разуверился в том, что конец вообще существует. Быть может — это ловушка для мёртвых, слишком уверовавших в то, что они ещё могут цепляться за оставшееся там, за гранью? Может это такое изощрённое наказание для тех, кто не знает и не хочет знать своего места? А может, это и есть та самая зимняя бездна, в которую так стремятся жители предбанника загробного мира?