— Сейчас снег пойдёт, — с улыбкой на губах, проговорил Вайнштейн.
— Да, кому-то повезло, — подхватил Толик.
Сергей стоял, взирая ввысь, в ожидании, как свинцовое небо начнёт отпускать в недолгое путешествие до земли, такие редкие по эту сторону смерти, снежинки.
— Смотрите, Петрович! — указал Толик в сторону дороги, пролегающей мимо парка и ведущей на выезд из города.
Взгляды устремились на низкорослого немолодого мужичка, семенящего вдоль проезжей части. Петрович был одет, практически также, как и при своих хлопотах в мастерской. Только сейчас, пожалуй, вместо рабочего фартука, на рубашку накинул коричневый пиджачок, со штанов вычистил стружку, а в руке сжал ручка старого потрёпанного чемоданчика.
Петрович шёл не быстро, но и не прогулочным шагом, а метрах в трёхстах по его курсу, туман, вполне обычный для этой стороны смерти, стал сгущаться и приобретать более светлый оттенок. Вся компания наблюдавших кинулась к ограде, отделявшей парк от проезжей части и прильнула к оконцам кирпичного забора.
— Петрович! — задорно крикнул Сергей поравнявшемуся с ними трудовику. — Далёко собрался?
— Не знаю! — признался мужичок. — Знаю, что надо идти. А далеко, близко — кто его разберёт?
— Не надо, — одёрнул Сергея Вайнштейн, — он не понимает. Он ведь не знает, что умер. Пусть идёт. Его время пришло.
— Эй, Петрович! — снова гаркнул Сергей, скидывая соседскую руку с плеча. — Погоди. Дай, я с тобой!
Булавин с ловкостью обезьяны перемахнул через забор и принялся догонять школьного трудовика.
— Сергей! — окликнул его Толик. — Это бесполезно. Это его час, а не твой! — на что Булавин лишь отмахнулся и вдохновенно побежал вслед за Петровичем.
— Твой, не твой, — пробубнил себе под нос Булавин, — интересно же…
Сергею было и впрямь крайне любопытно. Он не столько хотел сбежать, сколько проверить — действительно ли есть вещи неколебимые или барьер существует лишь в сознании, как в случае с ребятнёй на крыше. Булавин шёл след в след за Петровичем, но, несмотря на то, что его шаг был гораздо размашистей семенящей походки старика, расстояние не сокращалось. Петрович скрылся с густом тумане, и Сергей почувствовал, как на лицо упала первая снежинка. Он улыбнулся. Почему-то, вспомнилось детство и радость первому снегу. Сейчас она была не меньшей.
Булавин шёл вперёд, вглядываясь в густые клубы. Чем больше окружал туман, тем больше снежинок сыпалось на голову. В какой-то момент, внезапно подул ветер, и снег стал совсем не ласковым. Ледяная крошка резала лицо, глаза сами собой щурились. Вокруг мела настоящая пурга, но Сергей шёл дальше в неизвестность. Холод стал почти нестерпимым, продирающим до костей, но совсем ненадолго.
Ветер стихал, обжигающий кожу лёд снова обернулся редкими, мерно опадающими с неба, снежинками. Постепенно туман начал рассеиваться и мертвец обнаружил, что идёт в обратном направлении — туда, откуда пришёл. Пред взглядом предстали лица Вайнштейна, Толика и отдаленно знакомой девушки, с ног до головы перемазанной тёмно-тёмно-бурым. Сергей обернулся. За спиной всё так же клубилась неосязаемое и белоснежное.
— Я же говорил, — выкрикнул Толик.
В ответ Сергей лишь пожал плечами и молча побежал прямо в клубы, уже давно скрывшие Петровича. Буквально влетел в расстелившееся над землёй облако и уже через несколько мгновений выбежал из него с той же стороны, только с новой снежной шапкой на голове. Поняв, что товарищи правы, Сергей театрально развёл руки в стороны, мол, «Не получилось! Что уж…», и потопал обратно, только теперь предпочтя обойти забор, а не перелазить верхом.
— Я тоже так бегал, — признался Толик, повиснув на кирпичной решётке и не отрывая взгляда от клубов, окутавших участок дороги.
— А кто не бегал? — усмехнулся Вайнштейн. — Ладно тебе. Придёт и твоё время.
— Только, вот, когда? — грустно вопросил юноша. — Восьмой десяток идёт…
— Да, идёт… — согласился Вайнштейн. — Скоро должно быть. Я чувствую. Причём не только за себя, — признался старик, подставляя лицо снежинкам. — Скоро снега будет больше.
— Тут всегда так? — вмешалась в размышления Лена.
— Как, «так»? — попытался уточнить Толик.
— Грустно, — объяснила девушка. — Вот, только что было хорошо. А сейчас, прям, нахлынуло…
— Это обычно. Радость здесь — исключение. А нахлынула на тебя повседневность здешней жизни, если можно так выразиться, — грустно проскрипел Вайнштейн. — Потому-то, мы так ждём зимы. Она нам приносит радость. Даже когда эту зиму нам дарят другие. Даже когда, всего-то, на несколько минут…
Читать дальше