Василий Ермаков - Мотив

Особенное раздражение в этих обстоятельствах вызывало и у нее, и у мамы поведение дяди Николая. Если бы он привозил из-за границы не снаряжение для геологических изысканий, о чем обязано позаботиться государство, а те вещи, которых днем с огнем не сыщешь в наших магазинах, тетя Надя, полагаю, показала бы Алешечке, где раки зимуют — и в самом деле подцепила бы какого-нибудь знаменитого дизайнера, если, конечно, они водятся у нас, в чем, говоря откровенно, я сильно сомневаюсь. Да и какой заработок у н а ш и х дизайнеров? Не за прилавком же мясного отдела гастронома они стоят, не бензин же отпускают на бензоколонке…

— …Вот старый козел! — возмутилась вдруг матушка моя и опять подула в трубку. — Вспомнил, наверно, свою Нюрочку Лушичеву. А Настя? Не закатила ему пощечину?.. Нет? Ты видела это своими собственными глазами?

Я в буквальном смысле прилепил ухо к мембране динамика, вибрировавшей в ритме голоса мамы. За что дядю Николая обозвали старым козлом? За что Настя должна была закатить ему пощечину? Что видела тетя Надя своими собственными глазами?..

— Та-та-та! — удивлялась матушка моя, не переставая шуршать шелком и оглаживать себя по бедрам. — Так она спала, говоришь? А этот олух подсел рядом, долго глядел на нее, а потом поцеловал, но не как племянницу, а как постороннюю женщину? Та-та-та!.. Шизнулся он, что ли? Чем он думает-то?..

Я отключил микрофон и отстранился от динамика. Все мне было ясно. Хорош дядя Николай, наставник студенчества. Но, странное дело, я накачивал и не мог накачать в себе злость против дяди Николая. Что-то мешало этому. Что? Я перебрал в памяти все только что подслушанное и понял: потому не мог, что дядя Николай долго глядел на Настю прежде, чем поцеловать ее. Если бы он хотел чего-то пакостного, он не стал бы глядеть долго. Наверно, поцелуй был бережным и вызван каким-нибудь воспоминанием. Это чувствовали и тетя Надя, и матушка моя. Иначе зачем же им понадобилось приплетать Нюрку Лушичеву — первую и единственную, как я знал, любовь дяди Николая. Иногда, с упоением и азартом прохаживаясь по поводу недостойного поведения своего брата, они прохаживались и по его неудавшейся любви. Постепенно я сообразил, что Нюрка Лушичева была из того же села, что и дядя Николай, и тетя Надя, и мама. Что дядя Николай хотел жениться на ней после окончания Горного института, но женитьба эта не состоялась, к общему удовлетворению и тети Нади, и матушки моей, приложивших немало стараний, чтобы она не состоялась. Какой-то историей с заезжим офицером заморочили они дядю Николая.

Каждый раз меня поражало, с какой надменностью говорили они о Нюрке Лушичевой. В сами эти два слова — имя и фамилию — они умудрялись вдохнуть что-то унизительное и гадкое. Долгое время я представлял себе эту Нюрку вздорной и ухватистой деревенской бабенкой, едва не похитившей счастье нашего несравненного дяди Николая. Сейчас же я был уверен, что тетя Надя и матушка моя старались не для дяди Николая, а чтобы не была счастлива Нюрка Лушичева, чтобы она не сделалась как бы равной им. Как же дядя Николай, умный и сильный, допустил такое?.. А тетя Надя и матушка моя? Разве до того, как попасть в Ленинград и удачно выскочить замуж, они не доили коров, не копали картошку, не выгребали навоз из хлева? Или если уж рвать с прошлым, так чтобы кровь хлестала?..

Я снова подключил микрофон. Должно быть, мама перестала оглаживать себя по бедрам и уселась в кресло, потому что динамик почти без искажений доносил ее слова. Из них я понял, что стряслось что-то и еще. Кажется, у Бориски пропали джинсы — поношенные, не первой свежести, но это не важно, и тетя Надя случайно обнаружила их в сумке у Насти. Случайно! Как бы не так. Знаю я, как случайно. Матушка моя высказала деликатное предположение, что Бориска, может быть, сам подарил джинсы Насте и, должно быть, услышав в ответ, что это невозможно, пробормотала:

— Ну, мало ли…

Не мало и не много. Уж я-то Бориску изучил. Чтобы этот торгаш раскошелился за здорово живешь на джинсы?! А что, если не за здорово живешь? «Снимает» же Бориска «клюшек», да «машек», а иногда и «телок» в кафе-мороженое, что на площади Промкооперации, за разные заграничные тряпки?..

Но я не мог поверить, чтобы Настя была способна на такое. И тут матушка моя высказала то же самое предположение относительно Насти и Бориски, которое только что отверг я. Тетя Надя, наверно, согласилась, потому что матушка произнесла:

— То-то и оно-то…

Затем долго слушала тетю Надю, после чего спросила: