Василий Ермаков - Мотив

Вообразите себе душный июльский вечер. Все исполнено надежды на шальную освежающую грозу с молниями и громом, но прочной уверенности, что она разразится, нет. Все неопределенно, тягомотина какая-то…

Мы, то есть мама, папа и я, сидим в квартире тети Нади на проспекте Мориса Тореза и, равнодушно созерцая гравюры с видами Невы в проемах длинной, во всю комнату финской стенки, ожидаем прибытия из аэропорта Пулково после завершения своего первого полета в Австрию дяди Алексея. Тетя Надя и Бориска там, в аэропорту. Мама моя бледна и взвинчена и выглядит не совсем здоровой, хотя изо всех сил старается выглядеть веселой. Папа мой, Георгий Карпович, рассеян больше обычного и больше же обычного курит.

И вот наконец дядя Алексей, тетя Надя и Бориска прибывают. И я с удивлением вижу, что это уже не та тетя Надя и не тот Бориска, какими я знал их еще вчера. Между ними и нами легло какое-то незримое расстояние, возникла какая-то отчужденность. Нечто подобное ощутилось в них и раньше, в тот самый день, когда дядя Алексей объявил о резком изменении своей служебной линии, но тогда это прозвучало как бы под сурдинку, не было таким явным.

Дядя же Алексей, воздать ему должное, был такой, как всегда: прост, радушен и слегка застенчив. Он дружелюбно пожал руки и папе моему, и маме, и мне, после чего широким жестом раздвинул молнию на красивом чемодане с колесиками в уголках, чтобы его катить, а не тащить, и принялся расшвыривать подарки.

В тетю Надю полетел белый, как лебедь, пышный шерстяной джемпер, обвил ее смуглую шею длинными рукавами. Тетя Надя зажмурилась от удовольствия и потерлась щекой об нежный ворс так, будто ничто больше уже не интересует ее, но это оказалось не так: лишь только дядя Алексей швырнул в мою сторону такой же пакет, какой он только что швырнул Бориске (тут уместно сообщить, что мы с Бориской были одинакового роста), тетя Надя выбросила перед собой руку и, словно обезьяна муху, выловила пакет из воздуха. Я думаю, что она сделала это непреднамеренно, но, сделав, уже не захотела отступить. Она похвалила дядю Алексея за догадливость: есть теперь у Бориски джинсы и для школы и для двора.

Не забыть, как обрадовался Бориска, как озадачен был дядя Алексей, как побледнела мама моя и как папа мой, Георгий Карпович, стал суетливо и растерянно хлопать себя по карманам, отыскивая спички и сигареты. Сигареты он обнаружил сразу, а вот спички, как назло, запропастились куда-то. И тут дядя Алексей выудил из чемодана и протянул папе великолепную, в форме хромированного пистолетика, зажигалку, а когда папа прикурил, махнул рукой: твоя, мол, это теперь зажигалка.

Тетя Надя отложила джемпер и задернула молнию на чемодане.

— Пора садиться за стол, — объявила она. — Давайте отметим как следует первое заграничное путешествие моего Алешечки.

А затем прихотливая судьба улыбнулась и нашему семейству: папу моего назначили главным инженером одного крупного промышленного объединения — внушительный оклад с разными премиями и надбавками, персональная служебная машина и новая, более просторная квартира.

По этому счастливому поводу было устроено семейное торжество, на котором присутствовали дядя Николай, родной брат матушки моей и тети Нади, Алешечка, Бориска и, разумеется, тетя Надя.

Тетя Надя очень натурально изобразила радость, подперчив ее надеждой, что и мы наконец-то заживем не хуже других, на что мама моя, тонко усмехнувшись, возразила, что мы и до этого жили не хуже других. Ну а теперь будем жить еще лучше.

— Самое важное, — добавила она, — у себя дома иметь надежный кусок хлеба. Я давно говорила об этом Георгию.

Тетя Надя, бросив на Алешечку выразительный взгляд, прикусила нижнюю губку и за весь оставшийся вечер не возникла больше ни разу, а дядя Алексей, похоже, ничего не понял и все косился на бутылку с коньяком, словно удивляясь, почему она так медленно опоражнивается.

Зато не смолчал дядя Николай. Посмеиваясь и потирая широкие ладони, он объявил, что «светские наклонности его обожаемых сестриц совершенствуются не по дням, а по часам». Тетя Надя и мама дружно изобразили недоумение, одинаково пожав для этого плечами и одинаково подергав бровями.

Вообще, дядю Николая матушка моя и тетя Надя недолюбливали. За границей он стал бывать гораздо раньше, чем дядя Алексей, но проку от этого не было никакого. Он привозил оттуда исключительно походное снаряжение для своих геологических экспедиций. Дядя Николай опубликовал несколько книг по геологии, преподавал в Горном институте, участвовал в симпозиумах, но впечатления довольного своей участью человека почему-то не производил. Особенно это заметным становилось в первые дни после возвращения «с поля». Недели на две он забывал о своей науке, с утра до вечера просиживал в ресторанах или шашлычных, а иногда обходил рюмочные, заканчивая ближайшей к своему дому — угол Среднего проспекта и Первой линии. В такие дни мама и тетя Надя становились необычайно солидарны и внимательны одна к другой. Выяснялось, что матушка моя была права, задолго до этих дней предсказав о дяде Николае то-то и то-то, и тетя Надя тоже была права, когда предсказывала то-то и то-то…