Василий Ермаков - Мотив

— Так что делать-то будем?.. — а еще помолчав, добавила: — Насчет Бориски и Насти ты хорошенько выясни. А Николая давно пора поставить на свое место. Много вообразил о себе. В его-то годы вытворять такое!..

Я отключил микрофон, теперь насовсем. Я был зол на весь белый свет, а особенно на Бориску и Настю. Мне стало казаться, что все так и было, как сначала предположил я, а потом матушка моя. Но чтобы за шмотье позволить себя обгадить?! В голове моей не укладывалось такое…

Заглянула в мою комнату мама, сообщила, что она отправляется на Сытнинский рынок за фруктами и овощами. Никогда не скажет она: за яблоками и морковкой, но всегда — за фруктами и овощами. В окно я смотрел, как уселась она в машину, как машина убежала в глубь Большой Пушкарской. Мама бесподобно водила свой черный, с хромированной металлической окантовкой «ВАЗ»: стабильно держала скорость не более шестидесяти километров, никому не уступала ряд, за рулем восседала так, как, может быть, не сидят и за пультом управления космическим кораблем.

Я принял решение сантиметр за сантиметром обследовать весь внутренний объем телевизора и проверку начал с блока номер один. При этом я думал о Насте с Бориской, о том, что могло быть или уже было между ними. Но больше я думал о Бориске. Ведь химичит паренек, шустрит и фарцует и ни от кого, кроме милиции, не скрывает этого, и тем не менее он нужен всем. Он улыбается и острит, и ему улыбаются и острят — все нормально, так и быть должно, не чумовой же он, не заразный. Я не позволяю себе шустрить и… постоянно один. Со мной, как выразился один Борискин дружок, в коммунальной квартире жить клево: все клопы от скуки передохнут. «Щоб мне подло было…»

И в это время подал малиновый голос звонок над входной дверью. Я поспешил в прихожую. У нас был особенный, каким-то слесарем-умельцем изобретенный и изготовленный замок. Сразу три рычажка надо было отжать, чтобы открыть дверь. В коридоре стояла Настя, прижимая к груди какой-то пакет. Я тотчас же догадался, что было в этом пакете. Наверное, в нем были Борискины джинсы, и Настя явилась примерить их, полюбоваться на себя в нашем волшебном зеркале. Если бы в этот раз оно отразило не внешнюю сущность, а внутреннюю!..

Должно быть, слишком уж неприязненно смотрел я на Настю, потому что она удивилась:

— Ты что-о?!

— Ничего, — спохватился я и шагнул в сторону, давая ей пройти. В конце концов, всегда надо оставаться джентльменом.

Настя вошла и тут же заглянула в зеркало. Глаза ее сегодня живо и чуть смущенно блестели, она не производила впечатление сонного существа. Вкусила. Получила удовольствие. Мечтает, должно быть, повторить его. Я заметил, что начал думать любимыми изречениями Бориски.

— А ты все со своим телевизором? — спросила Настя, прижимая к груди свой паршивый пакет. — Ну и как? Скоро увидим изображение?

Я пожал плечами.

— Игорь, — попросила она, покраснев. — Ты не можешь оставить меня здесь одну минут на пять?

Меня все, словно сговорившись, кликали Гариком. Ненавидел я это уменьшительное имечко. И то, что Настя с первого дня нашего знакомства звала меня Игорем, располагало к ней еще больше. Но в этот раз я не клюнул на это. Потому что начали сбываться худшие мои предположения.

— Конечно, могу! — ответил я, ухмыльнувшись, и широким жестом показал на зеркало.

— Ты что-о? — вытаращилась Настя. — Ты чего злишься? Не с той ноги встал?

— А ты? Ты встала с той… ноги?

Она внимательно взглянула на меня. Черные глаза заблестели, правая бровь сломалась.

— Пошел вон, — неожиданно обронила она, зашелестев пакетом.

Снова очутившись перед злополучным телевизором, я едва подавил в себе желание разнести его вдребезги.

А что, если распахнуть дверь и посмотреть на Настю, когда она останется без всего? Изобразит ли хоть из себя оскорбленную невинность?..

Пока я накачивал себя подобным образом, в прихожей наступила полная тишина. На цыпочках прокрался я к двери и осторожненько приоткрыл ее. В темной глубине зеркала замерло что-то не совсем понятное, что-то очень стройное и легкое, затянутое в белую безрукавку и в синие джинсы, что-то изумленно и как бы даже недоверчиво созерцающее самое себя.

А затем в глаза мне бросилась заплатка на правом бедре, у самого паха, величиной не больше копеечной монетки, так аккуратненько пришитая, что не знай я о ее существовании, то и не заметил бы вовсе. Бориска прожег ее сигаретой, когда «балдел» с очередной «машкой», а тетя Надя, несмотря ни на что, имела ловкие руки. Еще меня поразило, что эти грязные джинсы так же стройнят Настю, как стройнили вчера Бориску.