Василий Ермаков - Мотив

Васька пристроился в хвост очереди, а я занял два освободившихся места за столиком у круглой печи. Тут досиживали за кружками, очевидно, «ерша» — смеси пива и водки — двое мужчин с красными осоловелыми лицами. Прикончив «ерша», они вопросительно взглянули друг на друга, как бы спрашивая, не добавить ли еще, дружно поморщились, встали и ушли.

Васька принес пару пива и селедку под кольцами репчатого лука. Усевшись, он посмотрел на меня, намереваясь что-то сказать, и замер. Я оглянулся. От стойки к нашему столику направлялся Полуянов со стаканом водки и тарелкой вялых соленых огурцов. Не сговариваясь, мы вскочили, чтобы улизнуть, но военрук остановил нас.

— Сидите, сидите, — сказал он, болезненно скривив губы. — Испугались? А чего?..

Мы опустились на стулья, не зная, что делать с пивом. Полуянов смотрел на нас нарочито весело, несмотря на тяжкий похмельный недуг.

— Ну, ладно, ребята, с прошедшим, — произнес он, стараясь, чтобы рука, в которой стакан, не тряслась. — Каждый раз зарекаюсь пить и…

С мученической гримасой на заострившемся лице он припал к стакану, проглотил половину его содержимого и тут же содрогнулся всем телом, пытаясь удержать водку в себе. Это удалось, и Полуянов облегченно перевел дух, смахнув с лица крупные капли пота.

— Мой вам совет, ребята, не пейте, — устало выговорил он. — Какому угодно пороку предавайтесь, только не пейте. Это — порок пороков. А чего вы дергаетесь? Не желаете говорить со мной? Так ведь мы не на уроке. Почему и не поговорить?

— Нам домашнее задание пора делать, — сказал Васька.

— Какие примерные, — усмехнулся военрук. — Никуда не сбежит ваше задание… Курите? Нет? А вот Аншуков курит. Я его в уборной застукал. «Что ты, спрашиваю, отравляешь организм этой дрянью?» — «Денег, отвечает, на «Казбек» не хватает, вот и приходится «Север». Бестия этот Аншуков, а ничего парень?

— Витек, — пробормотал Васька. — Он может.

— Может, — подтвердил я.

Запутанная сетка кровеносных сосудов на скулах Полуянова обозначилась еще резче, зрачки стали бесцветными, как шляпки гвоздей.

— Краем уха слышал, Пазухин, что у тебя какая-то неприятность начинается? — спросил он, упершись в меня этими глазами.

— Как это — начинается? — испугался я.

— Да кое-кто опасается, как бы из тебя носителя чуждой нам морали не состряпали, — усмехнулся Полуянов.

Я встревоженно переглянулся с Васькой. Затем спросил:

— А как это — состряпают?

— Ну, это делается элементарно. Достаточно получить повод. Чем это ты так Морякову не угодил? Девчонку, поди, не поделили?.. А Моряков ваш — ох и штучка. Это что-то новое в человеческой породе. Он хоть и заодно с вами на моих уроках, но не ваш. Вы — безотцовщина, заплатники. Вас матери ваши измученные воспитывают: не перечьте, слушайтесь кого надо, будьте передовыми…. Пока оперитесь, пока разберетесь, что к чему. Да и не каждому это дано… А Моряков уже и сейчас орлом парит, пытается судьбы ваши тасовать… М-да… В Наттоваракке-то… Вы чирьи себе вылеживали и норму под проливным дождем выполняли, а он подкармливался у председателя да мешки ваши приворовывал!..

— Вы это точно знаете? — нахмурился Васька.

— Да уж точнее некуда. Председателеву сынку-олуху он ваши словесные портреты набрасывал… Между прочим, Пазухин, я имею сильное подозрение, что в больницу ты загремел не без благословения Морякова.

— Ну уж вы… слишком на него… — из упрямства возразил я.

— Не слишком. Этот юноша из той ненавистной мне породы, которая далеко ходит. И подо все, что ни вытворяет, правильные идеи подводит. Вот хоть твой случай возьмем. Был ты пьян до безобразия? Был. Позволительно комсомольцу, юному строителю коммунизма, так напиваться? Непозволительно. Кто на коне? Моряков.

— Но он же специально опоил меня.

— А зачем ты позволил такое?.. Тем и сильны Моряковы, что умеют поставить кого угодно перед необходимостью доказывать, что они не верблюды…

Мы с Васькой опять переглянулись, смущенные и обескураженные откровенными доводами Полуянова. Он же, утомленно смежив красноватые веки, сидел отрешенно, словно провалившись в самого себя. И такой тоской, такой неприкаянностью пахнуло от него, что не по себе стало.

— Он еще поиграет вами — дайте срок, — встрепенулся военрук. — Оперится, встанет на крыло и поиграет. Не глупее вас люди попадались. М-да… Не вы первые, не вы и последние. Баранов на наш век хватит и козлов-провокаторов тоже… Спорить станете? Классиков цитировать? «Человек — это звучит гордо!» Знаю я, как это звучит… Многому вас в школе учат…