Ирина Верехтина - Вышивальщица

В материном привычном стёбе слышались какие-то новые интонации. Что тут у них произошло, пока его не было? От этой мысли на душе стало ещё паскуднее.

– Здрасьти, Вера Илларионовна, – запоздало поздоровался Колька. Пристроился на стул, тяжело вздохнул и сообщил: – А я подарки привёз, из Варшавы. Целый чемодан. На всех.

– Обласкала тебя Матильда? Вздыхаешь, как старик.

– Алла, отстань от него, ему и так плохо.

Вера Илларионовна назвала мать по имени, Аллой, как никто в доме не звал, всё Михална да Михална, как старую бабку. А она не старая совсем, всего пятьдесят шесть, Кольку родила в неполные восемнадцать, жизнь на него, долдона, положила.

Внутри что-то стиснулось от нежной жалости к матери, такой же, как он сам – неугомонной и безалаберной, с непростым характером и семейной неустроенностью. Даже внуков нет. А кто виноват? Опять он, Колька.

Колька опять вздохнул, потянул с материной тарелки лепёшку.

– Кто ж за стол с немытыми руками? Иди мой, – сказала мать.

– Ну, если всем подарки привёз, так поди к ней, отдай, что купил. Она тебя месяц ждала, – сказала Аринина бабушка.

Колька обрадованно закивал, кубарем скатился со стула, щёлкнул застёжками новенького, «из самой заграницы», чемодана, громыхнул дверью и исчез.

Алла с Верой рассмеялись: их подарки так и остались в чемодане.

– Долдон и есть, – сообщила Алла. – Пойдём посмотрим, чего он там накупил.

Подарки оказались подписаны. В Ритином свёртке было что-то мягкое. Коробка отца Дмитрия, притороченная к дну чемодана ремнями, оказалась неожиданно тяжёлой. Такая же предназначалась Семёну Михайловичу Мигуну. Господи, этому-то за что? За какие такие заслуги?

В своей коробке Алла нашла чайный сервиз, очень красивый. В Вериной обнаружился точно такой же. Бледно-зелёные чашки из тончайшего фарфора расписаны золотыми завитками, блюдечки с рельефным узором из листьев с золотыми прожилками. Вера подержала в руках невесомую чашку, осторожно вернула в поролоновое мягкое гнездышко.

– Аринке оставлю. А нам с тобой одного хватит, двенадцать чашек, бить не перебить.

Если бы Колька слышал эти её слова, то нашёл бы в них некое несоответствие: «нам с тобой хватит одного». Но Браварский уже звонил в Аринину дверь.

◊ ◊ ◊

На звонок никто не отозвался. Так тебе и надо, долдон, – обругал себя Колька и стукнул по двери кулаком. Дверь открылась. Арина повисла на нём, обхватила за шею, зашептала в ухо:

– Коль, я тебя тоже люблю, очень-очень. Но замуж за тебя не выйду.

– А за кого выйдешь?

– Ни за кого.

– Не хочешь, не надо, силой тебя не тащу. – Колька протянул ей розовую длинную коробку. – Открой.

– Хочу. Но всё равно не выйду, – выговорила Арина дрожащим голосом.

Колька всунул ей в руки коробку с подарком, отвёл в кухню, усадил на табурет и сел напротив. Вот так же они сидели месяц назад, и Колька признался ей в любви, впервые в жизни. А она ему отказала.

– Ну? Что опять не так? Давай излагай и пойдём лепёшки есть, – с совершенно дедушкиными интонациями потребовал Колька.

Арина, сосредоточенно сопя, развязывала на коробке розовые пышные банты и молчала. Кольке нравилось, как она сопит. В коробке оказалась кукла в розовом платье и белых башмачках. Из-под бордовой шляпки на Арину смотрели глаза, кукольно-удивлённые, кукольно-честные.

В руках кукла держала туго набитую сумочку, из которой Колька забыл вынуть бумагу. А может, просто не захотел. Арина щёлкнула замочком. Вместо бумаги внутри оказалась коробочка с длинными красивыми серьгами и вторая, поменьше, в которой лежало на чёрном бархате золотое кольцо необычной формы.

– В Варшаве выставка была, ювелирная, киевских мастеров. Фирма «Киев-золото», эксклюзив. Я не удержался и купил. Мартина, дура, сама меня туда привела, аж сияла вся, думала, для неё покупаю, – засмеялся Колька.

– Мартина это кто?

– Бабкина служанка. А кольцо твоё, для тебя купил, у тебя глаза такого же цвета. Ледяные, – не удержался Колька. – Ты не молчи, рассказывай. Только покороче. Я есть хочу.

Арина взяла его руку в свои и прошептала:

– Я человека убила. В лесу. В болото завела. Хочешь жить с убийцей?

– Хочу. Даже не сомневайся. Ты же не просто так его убила, не мимо шла. Рассказывай давай.

Арина рассказала. Колька помолчал и спросил.

– А ты?

– Что – я?

– Ты с убийцей хотела бы жить?

Аринино лицо стало такого же цвета, как её Белый, который – где же он? Небось в палисаднике с Василиской лясы точит. Белый с Василиской, Колькина мать с Арининой бабушкой. Всем, похоже, хорошо. Только им с Ариной плохо. Сейчас опять в обморок хлопнется. Опять, что ли, не ела? А бабушка куда смотрит?! Сидит там с его матерью, разговоры лепёшками заедает, намазывая их черничным вареньем. Колька сглотнул голодную слюну. Польскую кухню, о которой в интернете писали, что она «одна из самых понятных для нас европейских кухонь», а рецептура блюд «не вызывает вопросов» – польскую стряпню его желудок понимать отказывался.