Ирина Верехтина - Вышивальщица

Он всё уже посмотрел. Прогулялся по Краковским Предместьям – красивейшей улице Варшавы, с непривычно широкими тротуарами и мощённой китайским гранитом мостовой. Посидел на Шопеновской лавочке у дворца Радзивиллов. Побывал в Старом городе, где спустился к Висле по самой узкой улице – Каменным Сходкам, состоящим из ступенчатого прохода между домами. Полюбовался памятником Русалочке на набережной. Посетил розовый Костёл Божьей Матери Милосердной, где попросил чужого католического Бога за Арину, чтобы была счастлива с ним, с Колькой.

Перед входом в костёл стоял каменный медведь – по легенде, заколдованный молодой князь. Снять с него заклятие сможет лишь та, которая искренне полюбит окаменевшего юношу. Браварский, улучив момент, когда возле медведя не толпились туристы, погладил его по каменной шкуре. «Мы ведь с тобой прорвёмся, правда, миха? Прорвёмся и будем княжить! У нас всё получится». Медведь шевельнул каменной головой, прошептал в ответ: «Не знаю. Я уж сколько жду… С семнадцатого века, как костёл возвели. А она не приходит». – «Я её сюда привезу. Аринка тебя точно расколдует. Меня же расколдовала!»

Матильде он хотел сказать, что всё уже посмотрел, и неожиданно для самого себя брякнул:

– Я женат. Ну, почти женат. Обручён. Её зовут Арина. Арина Браварская.

Матильда стойко перенесла удар.

– Панне Арине дом наверняка понравится. В Бяла-Блота удивительно красивые места. Это родовое гнездо твоего… деда, – Матильда помедлила на последнем слове. Колька ухмыльнулся.

– У нас в Гринино тоже красивые места – глаз не оторвать. Озеро, лес, ягодники богатые, а на болотах клюква. Мать на ней водку настаивает, она по этому делу мастерица.

– Это дом твоих предков, – не сдавалась Матильда.

– Да ну? – Николай рассмеялся уже в открытую. – Мать свою я не брошу, не надейтесь. И дом этот мне не нужен, я покупателей на него нашёл, цену дают хорошую, хватит и мне, и вам. Вы моей матери когда-то денег оставили. Она говорила, много, на три года хватило. А я привык отдавать долги. Телефон оставлю, звоните, если что. Я приеду.

Домой Колька вернулся с чувством вины. Перед самим собой – за то, что оставил в слезах женщину, причинившую непоправимое зло его матери, сломавшую жизнь Колькиному отцу и вознамерившуюся сломать её самому Кольке. И заодно Мартине.

Перед Ариной, которая сказала ему в лицо, что он ей не нужен, а он, дурак, поверил. Уехал. Не звонил. Сволочь он всё-таки.

Перед матерью, которая надрывала по нему сердце, плакала по ночам – из-за Колькиной жизненной неустроенности и дурного характера, с которым он не мог справиться.

Все три вины были из разряда иррациональных. Реальную вину, когда один человек причинил другому конкретный вред, можно искупить конкретными же действиями: попросить прощения, исправить ошибку. А если ошибка сделана давно и чтобы её исправить, нужно вернуться в прошлое? Если тебя давно простили, а ты себя так и не простил? Что с этим делать?

Одолеваемый муками совести, к которым присоединялись муки голода (завтракать в компании польской бабки и бабкиной прислуги Колька отказался, самолётный обед из какой-то дряни в пластиковых коробочках есть не стал, и теперь в голове гудело, а в животе урчало), Колька открыл дверь своим ключом, поставил на пол здоровенный чемодан.

По коридору плыл аромат жареного теста. Колька шумно втянул его в себя, соображая: оладьи или лепёшки? Хотелось, чтобы – лепёшки. Ещё ему хотелось поскорее лечь. Нет, сначала наесться, а потом лечь, додумать в тишине недодуманные в самолёте мысли и как-то всё решить. А если не получится, посоветоваться с Ариной, про которую Колька наврал польской бабке, что она его наречённая, обручённая, или как там? Бабка поверила, аж позеленела вся, но в руках себя держать умеет, этого у старой ведьмы не отнять.

С Ариной ему было удивительно хорошо, даже когда она орала на него – там, в Осташкове, требуя, чтобы он немедленно убрался из её квартиры (Арина сказала: «Я тебя не звала. Пошёл вон!») и дал ей спокойно умереть (Арина сказала – сдохнуть). И умерла бы, тихо угасла от голода, которого не чувствовала в мороке депрессии, одна, в пустой квартире, – если бы не Колька.

На кухне разговаривали. В груди радостно стукнуло сердце: Арина! К матери пришла! Поговорить о нём, о Кольке. О них двоих.

Но оказалось, что в гости к матери пришла не Арина, а Аринина бабушка.

– А Арина… где?

– В Караганде – доложила мать. – Дома у себя, где ж ей ещё быть. Занавески свои шьёт, на хлеб зарабатывает, а мы тут с Верой лясы точим.