Альфонсас Беляускас - Тогда, в дождь

— Мой малыш, — сказала Розмари, когда мы слегка отстали от всей лавины куда-то бешено спешащих людей; я, во всяком случае, никуда не торопился. — Я умираю от жажды.

— Где-то здесь должна быть вода…

— Вода? — она звонко расхохоталась. — Это для младенцев, мой малыш. А фемине моего возраста…

— Ты только что пила, — заметил я. — И как будто не воду. Это чувствуется, прямо скажем, даже на некотором расстоянии…

— Совершенно верно: пила. А в чем дело? Меня угостили эти славные ребята, и я выпила, — ее глаза забелели в темноте. — А ты угостишь меня пивом. Черным пивом. Большой бокал. Я надеюсь, ты раскошелишься?

— Я? Угощу? Дражайшая леди, если бы вы только знали…

— А-а… — она улыбнулась своими широченными губами, перетянувшими ее лицо, точно два крепких каната: прямо-таки соорудила улыбку. — Чует мое сердце, за душой у тебя ни копеечки. Ты ведь и премии не получил…

— Премии?

— Ага. Ох, пригодилась бы… Парочка лишних червончиков… в данной ситуации… Ты, малыш, мне нравишься, и я заплачу за это черное пиво… Разумеется, если ты усадишь меня за стол и предложишь выпить и если, как подобает джентльмену… Давай без предрассудков, малыш. Розмари может все.

— Правда?

— А ты думал? Все! Даже проявить жертвенность, если нет другого выхода. Бедняжка поэтесса Розмари.

И опять засмеялась — как-то печально, без ломанья, поддела меня под руку и, нисколько не смущаясь тем, что помимо ее белого чемодана мне приходится тащить и ее самое, повернула меня — точно вьючное животное — в сторону, где переливались красные электрические буквы.

— Он подождет здесь, — сказала она, когда мы, сдав пальто и чемодан на хранение седовласому пьяному гардеробщику, распахнули дверь в большой зал — помещение, как и весь вокзал, с бревенчатыми подпорками и скупым освещением — несколько ламп в разных концах зала. — Как правило, он верен мне.

— Кто это — он? — поинтересовался я, заподозрив, что, чего доброго, я вовсе зря впутался во всю эту историю, где мне, возможно, отведена самая жалкая роль; сиделкой я уже сегодня побывал, а теперь…

— Этот тип, который должен встретить меня. Симпатяга.

— Приятно будет познакомиться.

— Сомневаюсь. Пива он не пьет.

— Ну, а…

— И водки тоже.

— Я и не собираюсь его поить…

— И совсем не ест мяса.

— Больной?

— У него идеи.

— Как это?

— Вегетарианские идеи.

— Гм… Такой принцип?

— Скорее — карман.

— В таком случае мне его идеи близки и понятны… Но… здесь как будто нет мест.

— Вон там, — она показала глазами столик, откуда только что поднялись люди. — В самое время…

— А твой симпатяга?..

— Найдет, никуда не денется. По-твоему, я обязана тащить этот сундук до самых Клиник?.. Хотя мой драгоценный мяса и не ест, а все же… всех пока что кормит дремучее наше село…

Она, видимо, и впрямь не очень-то полагалась на меня, эта пышнотелая, широкоскулая и обильно накрашенная блондинка; недолго думая она уселась, заказала отбивную, с аппетитом съела ее и обглодала косточку; поэтесса Розмари определенно не разделяла воззрений своего «симпатяги». Не разделял их и я, хотя кусок не шел мне в горло; мне мерещилось, что и пресловутый «симпатяга», и славные ребята военные, угостившие попутчицу настоящим виски, были лишь плодом бурного воображения, сдобренного стаканчиком самогона где-нибудь в Сувалкии; я втайне опасался, что оно распространяется и на финансовые возможности столь неожиданно возникшей на вокзале моей ресторанной партнерши.

Так оно и оказалось — не хватило десятки. Но Розмари и не думала унывать.

— Вижу! Вижу! — воскликнула она, не обращая внимания на нервно переминающегося официанта с лоснящимися рукавами кителя. — Идет моя касса! Мой казначей. Если я, малыш, чего-нибудь пожелаю… — она победоносно взглянула на меня лихорадочно блестящими глазами.

И я увидел его — белобрысого студента в сером суконном пиджаке, которого приметил еще тогда, на открытии учебного года, и возможно, видел еще где-нибудь; паренька из Любаваса; он только что вошел, и от него еще пахло сыростью, осенними листьями; Розмари помахала ему рукой. Мне почудилось, что идет он нехотя, точно исполняет тяжкий для него долг; симпатяга? на меня он глянул исподлобья.

— Здравствуйте, — сказал он, едва глянув на Розмари; та, что-то невнятно пробормотав терпеливо ожидающему официанту, подхватила сумочку и с виноватой улыбкой удалилась, лавируя между столиками, куда-то в другой конец зала; там то и дело открывалась-закрывалась дверь чуть поуже, чем входная, но не менее полезная. — Опоздал, значит.