Еще немного погодя обнаружилось, что малый протез Ведерникова стоит у кровати без ботинка, а длинный валяется с ботинком, осыпающим вафельки грязи и едва расшнурованным. Голубая увядшая блузка сильно нагрелась на затмившемся торшере. Кира, в коротком халатике, растрепанная, смеющаяся, собирала по квартире разнообразно разбросанную одежду, вкусно грызла яркое, прыщущее яблоко, и еще три, не то четыре плотных наливных плода перекатывались около Ведерникова в сбитых простынях. В нем не шевельнулось ни малейшего беспокойства при виде его ветровки, которую Кира принесла и, озадаченная набок сползающей тяжестью, устроила на плечики.
Когда все более или менее упорядочилось, Ведерников понял, что находится в той самой девчачьей комнате, которую раньше видел по скайпу. За полгода комната повзрослела. На месте кожаного дивана с потертым плюшевым зверьем теперь стояла кровать с резными, как бы шахматными, деревянными столбами, на которой Ведерников сидел. Появилось женственное зеркало в оправе из бронзовых виноградных листьев. Игрушки рассредоточились по полкам и стульям, Ведерников узнал розового слона и курчавую собаку с матерчатым, похожим на книжную закладку языком. Двухэтажная клетка грызуна переместилась к окну, толстенький ее обитатель, подвижный меховой мешочек с голым, как макаронина, хвостом, скоблил, держа его миниатюрными ручками, сдобный сухарь. И повсюду – на столе, в полосатой, как юла, напольной вазе, под стеклянным колпаком на шкафу – были засушенные розы. Все блеклых бумажных оттенков, они казались прокуренными и на всякое движение в комнате отзывались едва уловимым звоном, потрескиванием жесткой трухи. «Иногда сохраняю букеты на память», – весело пояснила Кира, подавая Ведерникову просторный, черничного цвета бархатный халат и ведя его за руку в душ.
По пути Ведерников убедился, что сушеные розы везде – целые папиросные груды, собирающие пыль. Ванная у Киры, облицованная симпатичным кафелем с тропическими рыбками, оказалась устроена разумно, удобно. Поручни были прибиты не кое-как, а всегда на расстоянии руки, в душевую кабину напрямую заезжала пластиковая табуретка на колесиках. И повсюду на полках из нержавейки стояли бутылки, флаконы, банки и баночки, содержимое их, видное на просвет, напоминало оттенки сластей в каком-нибудь детском кафе. «Сейчас я тебя как следует вымою», – решительно объявила Кира и с хулиганским грохотком вкатила Ведерникова в теплую морось, от которой уже начала запотевать прозрачная кабина.
Из флаконов на Ведерникова лились сиропы и мед. Розовая губка испускала и собирала пышное мыло, ходила плавными кругами, и Ведерников весь был будто теплое облако. Женские медлительные пальцы взбивали Ведерникову волосы, делая крем, а потом ласковый душ, будто мягкая кисть из воды, размывал все это, и Ведерников таял, оплывал, хлопья устремлялись, кружа, в дырчатый сток на полу, и оттуда иногда раздавался мокрый крошечный писк. Кира, ухаживая за Ведерниковым, умудрялась держаться на одной ноге, ловко дотягиваясь до всего, от нее, разгоряченной, шел жаркий аромат, и зарозовевшая кожа была такой упругой, что водяные капли, гибко стекая по упоительным холмам и впадинам, все до одной оставались круглыми, будто стеклянные бусины. Улыбка ее мерцала в тумане, потемневшие кудри пушились, и еще одно рыжеватое облачко волос млело на плотном холме, о который Ведерников при всякой удобной возможности терся щекой. Он верил, что когда-нибудь они приспособятся, приладятся делать в душе то, что делают двуногие. Он знал, что будут происходить чудеса. Принимая заботу, весь пропитываясь фруктовыми, женскими запахами чистоты, он думал, что теперь они будут вот так беречь друг друга – всегда.
«Надо и поесть!» – заявила Кира, обрабатывая мокрые волосы Ведерникова теплым полотенцем. Она сияла, от счастья ей, похоже, хотелось хулиганить, выкинуть штуку, удивить и самой удивиться. По дороге на кухню им попалось скромное, сутулого очерка инвалидное креслице, и Кира со смехом так его крутнула, что креслице залопотало, намотало на себя свисавший с тумбочки длинный рубчатый шарф. Кухонька оказалась тесная, немного неряшливая, на плите темнели бархатные потеки убежавшего кофе, на двух крепких стеллажах громоздились трехлитровые банки с домашними помидорами и огурчиками, среди них почему-то помещался маленький старый телевизор, тоже, как банки, стеклянно-пузатый, отчего казалось, будто в нем тоже что-то законсервировано – любимые фильмы, быть может, или передачи по садоводству.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу