Ольга Славникова - Прыжок в длину

На другой же день новый тренер перевел Ведерникова из инвалидского спортзала в настоящий манеж – новенький, недавно построенный, с яркой и свежей разметкой и решетчатым сводом, напоминающим сложной ажурностью космическую станцию. Ведерников совершенно потерялся в этом гулком объеме, не понимал, в какую сторону идти. Девчонки-бегуньи, похожие на сухих кузнечиков, прервали свою голенастую разминку и проводили инвалида долгими взглядами; у одной пушистые волосы, забранные в хвостик, были до боли знакомого цвета, но впечатление испортили узкий, как жила, ненакрашенный рот и выпиравшие ключицы, похожие на деревянную вешалку.

Ускорение на шестидесяти метрах далось Ведерникову удивительно легко: тело помнило, согнутые руки резко пластали воздух, карбоновые лыжи хватко цапали покрытие и толкали вперед и вверх. Проблема обнаружилась при беге с подскоками: Ведерникова заваливало, сносило, сказывалась неодинаковость надстроенных конечностей, левая нога почему-то казалась кривее и короче правой. Выяснилось, что Олег Николаевич умеет материться покруче дяди Сани: периоды, которые он заворачивал, сочленяя немыслимые ингредиенты, напоминали не ругань, а жуткие заклинания мага, встрепанного и с шерстью в ушах. Тренер гонял Ведерникова сперва лениво, потом азартно, потом с какой-то искрящей, радостной злостью. Ведерников у него прыгал на одной толчковой, потом на одной маховой, трусил с медвежьим цирковым приплясом, держа на плечах маленькую штангу. Спутанный энергетический ком в животе управлял болью в культях, как луна управляет приливом. После тренировок Ведерников двигался домой как бы в невесомости, ощущая только тупое давление земли на протезы, на культи, блуждая бессмысленной тростью среди валких, призрачных предметов. На этом пути он, оглушенный обезболивающим, был еще уязвимее, чем в те часы, когда сосредотачивался на ликвидации негодяйчика: казалось, все автомобили Москвы охотятся на Ведерникова, вынюхивают его своими жарко дышащими мордами в пешем потоке, подстерегают момент, когда инвалид, заходя по нелепой касательной, примется ловить такси.

«Ну ты и подарочек, – удовлетворенно констатировал тренер уже на третью неделю занятий. – В жизни не видел, чтобы кто так быстро восстанавливал форму». Ведерников и сам полгода назад не мог бы себе вообразить, что будет не только набирать ускорение на беговой дорожке, но и перемахивать через барьеры, с ощущением странных зависаний над полосатыми планками, из-за которых настоящий барьерист терял бы драгоценные доли секунды. Периферийным зрением он все время ориентировался на прыжковый сектор, видел его, казалось, даже затылком. Песок в прыжковой яме, очень яркий и очень ровный, напоминал махровое полотенце.

Наконец новый тренер, заметно волнуясь и сильно растирая лицо квадратной пятерней, предложил «сегодня попробовать». Ведерников, волоча за собой, будто ватные жгуты, свои виртуальные ноги, поплелся к месту старта – и вдруг, оказавшись там, обнаружил себя в прошлом. Перед ним легла, знакомая пошагово, линия разбега. Много раз он делал это и теперь повторил снова. Вот только угол вылета получился какой-то подшибленный, и Ведерников, вместо того чтобы вынести ноги вперед и потянуться за ними, плюхнулся набок, точно алкоголик в койку. «Заваливаешься, твою Марусю так, растак и кувырком! – орал тренер, пока Ведерников вытряхивал из трусов пласты жирного песка. – Равновесия нет! Доски не чувствуешь! Еще попытка, пошел, пошел!» К тягостному концу тренировки Ведерников был весь в песке, будто в зудящей сыпи. Когда он наконец добрался до душа, с него потекла манная каша. На выходе из спорткомплекса тренер догнал его длинными шаркающими шагами, точно бежал на лыжах. «Я тебя будто год тренировал, так от тебя устал, – сообщил он, задыхаясь и немножко захлебываясь. – Но и результат, что характерно, как от года или больше. Ты, подарочек, смотри мне, не обломайся. Равновесие надо ловить с упреждением, это как если по тарелочке стреляешь, то целишь не в нее, а туда, где она будет через секунду. Ты сам себе такая тарелочка. Ничего. Я тебя достану, ты меня достанешь, но, имей в виду, прыгнем».

Равновесие Ведерников поймал, только когда сумел выполнить сильный толчок цепкой карбоновой лыжей, к которой доска льнула теперь в точности там, где проходила красная черта. В техническом смысле Ведерников, да, прыгнул, хотя из зависания, едва пощекотавшего диафрагму, его оборвало вниз, будто переспевшую грушу. Девчонки-кузнечики зааплодировали, к ним присоединилась могучая, с ногами как розовые столбы, метательница молота, а тренер, взволнованно фыркая, впервые побежал замерять результат. 4.35: не смешно. В воздухе Ведерников ничего не успел. Но странное дело: он почувствовал, будто ему снова семнадцать-восемнадцать. Когда он вышел из дверей спорткомплекса, из вращавшегося с натугой, заставлявшего семенить стеклянного цилиндра, он увидал перед собой скорую, золотом и радугой сверкавшую капель и темную линию пробуравленного до асфальта ноздреватого снега, точно капель была кипятком. Синие тени деревьев на рыхлых сугробах казались сделанными из джинсовой ткани. От пьяного, тревожного воздуха, от гуляющего туда-сюда, словно тоже готового капнуть блеска трамвайных проводов захватывало дух.