Василий Богданов - Мистер Пропер, веселей!

Они крепко обнялись.

– Садись, садись, – говорил Винниченко, похлопывая по стулу рядом с собой, – сейчас я поведаю тебе печальную повесть.

Красноватые белки его глаз слезились, что свидетельствовало в пользу сильного алкогольного опьянения. В кои-то веки надел он рубашку, расстёгнутый воротничок которой был влажен и сильно измят. Вспотевшая белая шея, выглядывавшая из этого воротничка, смотрелась уязвимо, словно вынутая из раковины живая улитка.

Н. И. спросил у бармена зелёного чаю и приготовился слушать.

– Пропал я, совсем пропал, – говорил Винниченко, и вид у него был такой, будто бы ему предстоит дуэль на рассвете, – пропал – ушёл из семьи!

– Что? – не поверил своим ушам Гаврилов. – Зачем?! Что ты наделал, старый дурак?! У тебя же двое детей!

Он впервые не на шутку волновался за друга.

Раньше в жизни Тараса Григорьевича бывало такое, что период легкомысленных увлечений сменялся периодом любви.

Поза светского волокиты внезапно превращалась в позу влюблённого – при этом поведение оставалось прежним, другой была только риторика. Н. И. даже особенно не интересовался, отчего это вдруг одна из многочисленных «гарпий» приобретала черты богини, потому что знал: пройдёт пара месяцев, и от любви не останется и следа. Винниченко, как бенгальский огонь, горел ярко, красиво, но недолго.

Однако каким бы бурным ни был роман, речь ни разу не заходила о том, чтобы оставить семью!

– Ну ты и дурак, – повторил Гаврилов, – да ты посмотри на себя! – набросился он на друга. – У тебя же волосы уже седые в башке! Зачем тебе непременно приспичило уходить? Что тебя не устраивает? Заведи любовницу, изменяй украдкой, встречайся с ней на «нехорошей» квартире! Веди себя, как прежде!

– Ну о чём ты говоришь, брат? – Винниченко посмотрел на друга с удивлением и укоризной. – Я потому и ухожу, что не могу, как прежде. Не могу заводить молодых любовниц и изменять жене украдкой. Я жить хочу с молодой женой, а со старой жить не хочу! Понимаешь меня?

– Ну ты даёшь!

– Понимаешь, – продолжал Винниченко, – весь этот разврат, «нехорошая» квартира, «гарпии» – всё это оттого было, что я потерял какую-то жизненную энергию и не чаял уже её снова найти! Без этой энергии человек уязвим для греха, соблазняется всякой юбкой и не может себя обуздать, напивается и развратничает, развратничает и напивается, себя обманывает, жену, детей – всех. Я в блуде искал спасение от скуки, а тут вдруг как шоры с глаз моих спали – я всё увидел предельно ясно! Молодость даёт нам энергию! – завершил он, уже сияя от удовольствия.

Слёзы на глазах его высохли, взгляд сделался осмысленным и воодушевлённым.

– И знаешь, что случилось после того, как я понял это? – спросил он.

– Нет, не знаю, – отвечал Н. И.

– Бог мне послал человека! Молодую женщину. И я решил избавиться от прошлого, продать «нехорошую» квартиру и больше не покупать уж никогда «нехороших» квартир, а жить только с ней, как с женой, только с ней проводить все вечера и ночи. Представляешь, насколько меня проняло? Я сам себе удивляюсь. Удивляюсь и радуюсь, потому что так светло, так легко на душе мне не было ещё никогда! И я боюсь ещё сказать это слово, но мне искренне кажется, что это… Это любовь, брат!

– Откуда же ты знаешь, что не ошибся? – скептически осведомился Гаврилов.

– Не ошибся, – радостно отвечал Винниченко, похлопывая себя по груди, – сердце ошибаться не может! Я так чувствую – и, значит, это правда.

Н. И. улыбнулся и произнёс:

– Вот значит как. А я уж было хотел попросить у тебя ключи от «нехорошей» квартиры!

Винниченко посерьёзнел, встревожился и, схватив друга за локоть, спросил:

– Ты? Зачем? – и, не дав ответить, в ужасе округлил глаза. – Ты что же, Анечку решил обмануть? Брат, умоляю, не разочаровывай меня сейчас! Ты же для меня всегда был всё равно, что святой! И Анечка твоя святая! Самая настоящая святая. Да таких, как она, женщин, умных, верных, преданных и заботливых, днём с огнём не найти! Вы идеально друг другу подходите – посмотришь на вас и залюбуешься, настолько гармоничное сочетание! Прямо святое семейство, не менее!

Несмотря на то, что Анна Геннадьевна недолюбливала Винниченко и не считала нужным это скрывать, Тарас Григорьевич всегда отзывался о ней с исключительной нежностью и называл за глаза не иначе, как «Анечка».

– Вот именно потому, что я не хочу её терять, я и прошу у тебя ключи от «нехорошей» квартиры, – сказал спокойно и немного загадочно Николай Иванович.