Говард Джейкобсон - Меня зовут Шейлок

Струлович склонил голову. Он не был человеком религиозным, однако верил, что тела умерших близких делают землю священной.

– Мы обменивались шутками, – пояснил Шейлок. – Стараемся поддерживать легкий тон.

Оставалось надеяться, что с женой Шейлок более остроумен. В противном случае – бедная Лия! Подумать только: год за годом лежать в земле и делать вид, будто тебе смешно…

– Могу я спросить, каков предмет ваших шуток? Не мистер Г’инбе’г и его поход к врачу, я полагаю?

– Нет, Г’инбе’г тут ни при чем. Мы пытались представить, как я прохожу обряд крещения. Мысль эта забавляет Лию.

– Я думал, она приводит ее в ужас.

– Привела бы, если бы это произошло на самом деле. Но время на нашей стороне: оно сомкнуло кулак, прежде чем успело выполнить свое предназначение. Хоть что-то оказалось на нашей стороне.

– Вы чувствуете, что лишили христиан желанного выигрыша?

– Ваши слова предполагают, что христиане знали, в чем их выигрыш.

– По-моему, они выразились достаточно определенно: «Ступай».

– «Ступай» ничего не доказывает. «Ступай» – всего лишь слово, которое власть имущие любят говорить евреям.

– Они ведь не просто хотели, чтобы вы ушли с глаз долой, не так ли? Они хотели, чтобы вы поступились собой, хотели отнять у вас веру и самоуважение…

– И деньги, не забывайте про деньги.

– Так что христиане прекрасно представляли, в чем их выигрыш.

– Кто знает? Быть может, не только время сомкнуло пальцы в кулак, прежде чем меня успели крестить. Вдруг христиане сказали то, что хотели сказать, и готовы были этим довольствоваться? Довольствоваться тем, что спасли одного из своих и обобрали меня у всех на виду. Во время показательного процесса главное – создать видимость. А вы можете не сомневаться: чем бы дело ни начиналось, к концу оно превратится в показательный процесс. Как пережидовать жида. Что, если христиан не слишком волновало, пройду я процедуру крещения или нет? Конечно, своим приказом они хотели меня уязвить, однако когда status quo ante Iudaeus [42] Положение, существовавшее до еврея ( лат .). был восстановлен, у них тут же нашлись дела поважнее. Удовлетворение получено, купец победил, успев насладиться мазохистским восторгом поражения. В конечном счете, мне же хуже, если я продолжу упрямо жидовствовать, обездоленный, униженный, осиротевший, лишенный христианской благодати, способной спасти мою душу. Не думаете же вы, будто их действительно интересовало состояние моей души?

Струлович ненадолго задумался.

– Возможно, в каком-то смысле интересовало. Христиане были бы не прочь хвалить самих себя, что сумели перекрасить вашу душу в другой цвет.

– Вот именно!.. Но главное, что они победили. Их собственные души, по-видимому, находились в исправном состоянии. Они разглагольствовали о жалости, а сами потребовали жестокой мести. Очень по-христиански.

– Неужели они бы поверили в искренность вашего обращения, помня, с каким презрением вы относитесь к христианству?

– Кто знает? С одной стороны, христиане считали евреев заточенными в своей вере, чтобы принять крещение, с другой – не верили, что можно узреть сияние Иисуса и не предаться ему. Что касается меня, по первому пункту они правы. Надеюсь, я бы скорее перерезал себе горло, чем склонился перед размалеванной куклой.

– Значит, когда вы сказали, что довольны приговором, то говорили не всерьез?

– Я ответил на вопрос в том же тоне, в каком мне его задали. «Доволен ли ты, жид?» Что это, как не издевка? У меня не осталось воли к борьбе, но своим ответом – «Доволен» – я хотя бы отплатил им той же монетой.

– Иными словами, вы не собирались принимать крещение?

– Я сказал: «Надеюсь, что перерезал бы себе горло». Не более. Не стану притворяться, будто знаю, как бы поступил, если бы христиане не просто поздравили друг друга с победой, а действительно потащили меня в церковь. Однако доволен я бы не был в любом случае. Разве я произвожу впечатление довольного человека?

Жаль, что Шейлок не надел приготовленные халат и шлепанцы. Струловичу хотелось бы, чтобы новый знакомый почувствовал себя как дома. Остался погостить. Вкусил немного того довольства жизнью, которое так презирает. Они бы вместе погуляли по окрестностям. Полюбовались зимним пейзажем. Обменялись воспоминаниями. Или просто продолжили рассуждать о евреях. Тема эта утомляла Струловича в теории, но не на практике, а жар, с которым говорил Шейлок, поражал его и восхищал. «Я – еврей, они – христиане» – прямолинейно и без обиняков. Быть может, так даже лучше? Не надо делать вид, будто можно навести мосты. Только бесконечное, грубое, неразрешимое противостояние. Зато обе стороны знают, чего ждать друг от друга. Знают врага в лицо. И будут знать до конца времен.