Сергей Кузнецов - Учитель Дымов

Володя совсем поседел; белые, коротко стриженные волосы, да еще очки, теперь он похож не то на постаревшего циркового медведя, не то на профессора, не настоящего, а из растрепанной детской книжки – добрый доктор Айболит, ну или какие бывают в детских книжках профессора-химики? Но улыбка… улыбка все та же. А Оля… Оля располнела, еще больше располнела, даже идет с трудом, наверно, ноги больные, бедная… куда делись фарфоровая кукольная стройность и кошачья гибкость? Ничего не осталось, ничего… и тут Женя понимает, что уже не злится на сестру, а лишь стоит растерянная, всклокоченная, стоит, не в силах склеить в единый образ тонкую летящую девочку с перетянутой осиной талией и эту немолодую грузную женщину, от одного вида которой першит в горле и перехватывает дыхание.

И тут Андрей дергает Женю за руку и спрашивает:

– А это – моя третья бабушка?

– Игорь Станиславович, – обиженно говорит Валера, – но хотя бы мне вы могли сказать? По-родственному, а?

По большому счету они не родственники уже четыре года, с тех пор, как Ира пустилась во все тяжкие, бросив и ребенка, и мужа. Игорь Станиславович тогда сказал, что подаренная на свадьбу квартира должна остаться Андрею, а значит, и его отцу, раз мать который год шляется не пойми где. Валера был так благодарен и смущен, что боялся лишний раз позвонить бывшему тестю: вдруг подумает, будто Валере что-то от него нужно? Бабушка Даша иногда еще заезжала поиграть с ребенком, а вот Игоря Валера видел раз в год, на день рождения Андрея, потому и не узнал, что Игорь по просьбе Валериного отца организовал обмен энской двушки на однокомнатную в Москве.

– Я же на пенсию вышел, – объяснил Владимир Николаевич. – Что мне в Энске делать? Да и Оля замучила, все говорит – вернемся в Москву, вернемся в Москву. Вот и вернулись, спасибо Игорю.

Пока не приехали вещи, квартира выглядит пустой, гулкое эхо перекатывается из комнаты на кухню и обратно. Из мебели – только кровать, табуретки и кухонный стол, на котором нарезанный кружочками финский сервелат из продуктового заказа Игоря, спешно наструганный салат, «Кубанская» и «Киндзмараули».

– Ну, за встречу! – говорит Владимир Николаевич. – Или сразу уж и с новосельем?

– Ну нет, – смеется Игорь, – новоселье зажать не удастся. Знаете, сколько ваших студентов к вам придет? Человек двадцать как минимум, если не все пятьдесят!

– Точно-точно, – вторит Валера. – Ты, пап, не представляешь, сколько здесь твоих студентов! Они меня в Москве десять лет опекают!

– Плохо опекают, – говорит Владимир Николаевич. – Занимаешься черт знает чем!

– Вот и нет, – отвечает Валера. – Я на той неделе выхожу на работу. Буду вести секцию восточной гимнастики в одном из лучших московских институтов.

– Ну, тогда молодец, что тут сказать!

Выпили за встречу, закусили финским деликатесом, мужчины вышли покурить на балкон.

– Тепло у вас здесь, – говорит Владимир Николаевич, глядя на желтый шар солнца и прислушиваясь к перестуку талой воды, капля за каплей падающей на жестяной отвес.

– Так весна уже, – усмехается Игорь. – И это тебе Москва, а не Сибирь!

Он возвращается в комнату, и Валера впервые за день остается вдвоем с отцом.

– Здорово, пап, что ты приехал, – говорит он. – Я скучал по вам с мамой.

– А чего не писал, обормот? – спрашивает Владимир Николаевич.

– Так я же не писатель, – смеется Валера. – Я физкультурник, ты же знаешь.

«А чего я не писал, в самом деле?» – думает Валера. Сначала обиделся как дурак, а потом было неловко. Что тут напишешь? Прости, папа, что я тебе толком не писал? Хочешь, расскажу тебе про йогу и Блаватскую? Про то, как у меня гостила вдова твоего брата? Про тренировки в ЖЭКе и дружелюбного гэбэшника? Или лучше уж сразу – про тренинги восточного секса и девчонок, которые записываются ко мне в очередь?

Нечего было писать-то.

– Здорово, что ты приехал, – повторяет Валера.

Случайная весенняя капля падает на кончик сигареты, и та гаснет с легким шипением.

Ольга Аркадьевна не узнавала Москвы. Конечно, что-то осталось на своих местах, например, Большой театр или Красная площадь, несколько старых станций метро – «Парк культуры», «Кропоткинская», «Проспект Маркса», – но сам город изменился, стал чужим. Почему-то все эти годы ей казалось, что стоит вернуться – и она снова окажется хрупкой принцессой в голодной полуразрушенной послевоенной Москве. Но Москва отстроилась, выросла вширь и ввысь, снесла бараки, прорубила широкие проспекты, протянула метро на далекие окраины, а Оленька… а Ольга Аркадьевна росла только вширь, с каждым годом набирала понемножку и за тридцать лет раздулась, как дирижабль, только, ох, без его летящей легкости.