Сергей Кузнецов - Учитель Дымов

Очередной случай представился в конце недели, которую Женя положила для принятия окончательного решения. Они ужинали на кухне, и Володя с возмущением рассказывал, что коллега с другой кафедры попросил его поставить зачет своему племяннику, который ни разу за семестр даже не появился в лаборатории.

– И что ты? – спросила Оля.

– Конечно, отказал, – ответил Володя. – В резкой форме.

– Ну и дурак. – Оля пожала плечами. – Тебе жалко, что ли? Может, он в какой-нибудь другой химии гений, а не в твоей органике?

– Бездельник он и лодырь, а не гений. – Володя зло блеснул глазами.

– Впрочем, – продолжала Оля все так же спокойно, – ты ведь и родному сыну не помог, что уж там – чужой племянник.

Внезапно Володя стукнул кулаком по столу. Брякнули приборы, и несколько капель борща багровыми кляксами шлепнулись на скатерть.

Женя изумленно посмотрела на Володю:

– Это еще что такое?

– Извини, – сказал Володя своим обычным сдержанным тоном, – я просто совсем устал от этих разговоров. Давайте я вам последний раз объясню, и мы больше никогда не будем об этом говорить.

– Ну хорошо, – согласилась Оля, – объясни. Если тебе есть что сказать нового.

Вот и все, подумала Женя, вот он объяснит, и я скажу, что уезжаю.

Володя пожал плечами:

– Не знаю, нового или старого… вы просто послушайте. Я преподаю в университете. Это – моя работа, как у Жени – лечить детей. Если я буду считать, что не имеет никакого значения, кто поступает в университет или за что студенты получают зачет, я не смогу преподавать. Я мог бы сказать, что для того, чтобы Валера к нам поступил, нам пришлось бы не брать какого-то другого абитуриента, который лучше его, – но дело даже не в этом. Просто, если отметки, зачеты или поступление не связаны со знаниями, не имеет смысла ни учиться, ни учить. Поставить зачет по знакомству – значит оскорбить всех, кто нормально готовился к этому зачету. Это значит признать: все, чем я занимаюсь, – какое-то надувательство, обман, фальшь. И мне надо немедленно уволиться, а лучше – пойти и утопиться.

– Это просто значит, что тебе дороже твоя работа, чем наш сын, – ответила Оля. – Вот и всё. Я, собственно, так и считала, ничего нового ты не сказал.

Володя снова пожал плечами, поднялся и вышел из кухни.

– Я его просила, – сказала Женя после долгой паузы. – Еще до того, как Валера отказался поступать в университет.

– Я тоже, – кивнула Оля, – так что у нас обеих не получилось.

Ну, вот сейчас, подумала Женя и, решительно вздохнув, начала:

– Знаешь, я хочу уехать из Энска. Нечего мне тут делать. Меня вот в Грекополь зовут… вернуться… квартиру обещают.

Оля посмотрела куда-то в сторону и попросила:

– Не оставляй меня.

Один раз ты уже не дала мне уйти, с неожиданной злостью подумала Женя, если бы не ты, у меня был бы свой ребенок и свой муж.

– У тебя есть Володя, – сказала она.

– Я тоже должна тебе сказать одну вещь. – И Оля, перегнувшись через стол, шепотом добавила: – У меня, наверное, рак.

Женя замерла:

– Где?

– Там. – Оля указала рукой куда-то под стол. – Опухоль яичника. Моя гинеколог обнаружила, почти случайно.

– А она уверена, что это рак?

– Нет, – покачала головой Оля, – но я почти уверена. У меня такое чувство, что я скоро умру.

– Не валяй дурака, – отрезала Женя. – Если это ранняя стадия, тебя прооперируют, и все будет хорошо. И к тому же, возможно, это вовсе доброкачественная опухоль.

– Я в это не верю, – сказала Оля, – но ты, главное, Володе не говори. И Валере не говори. И не уезжай.

И Женя осталась.

Через два года Женя убедится, что не ошиблась насчет Валеры. На третьем году службы он перестанет злиться на родителей, но после дембеля так и не сможет придумать, зачем ему возвращаться в Энск. Если б они жили в Грекополе, он бы приехал, но в Энск? Что он там забыл?

Борис оказался прав: никто не знает, когда вернется.

Валера пришлет отцу телеграмму: « уезжаю москву зпт поступать инст физ тчк», а через месяц вдогонку другую, в одно слово: « поступил».

Месяц Володя будет ходить гордый, рассказывая всем, что его Валерка теперь учится на физика в Москве. Потом придет долгожданное письмо, и Володя поймет: его сын стал студентом не института физики, а института физкультуры.

Спустя много лет, таким же дымным, жарким летом, в предсмертном бреду Ире будет казаться, что она снова в родительской квартире, на поскрипывающем бордовом диване, потная, уставшая, счастливая… размыкает объятия, открывает глаза, глядит поверх мужского плеча в окно – и вместо синего неба видит серую мглу и теряющийся в ней алый зрачок солнца.