Оксана Бутузова - Рассказы

Возле домов было чище. Казалось, даже булыжники здесь недавно помыли. И Франтишек выделялся на их фоне своими грязными ногами. Он попытался оттереть хотя бы ослиный помет… Но запах остался.

– Эй, парень! Хочешь заработать?

Кричали ему, и он с радостью бы откликнулся и уже повернул голову, но тут увидел ту, ради которой, как потом скажет, он и пришел в этот город.

Девушка сидела на ступеньках большого дома, поджав колени и накрыв ноги платьем. Ладони лежали на босых ступнях. «Поранилась и не может идти», – решил Франтишек и поспешил на помощь, как было принято в этом городе.

– Ты не местная? – он заглянул в ее синие глаза и увидел свое отражение.

– Нет, – девушка покачала головой. И так мягко, грациозно покачала…

– Как тебя зовут?

– Маржинка.

Имя так подходило к ее светлому почти детскому лицу.

– А я Франтишек.

Тут он смутился, почувствовав, что все еще пахнет ослом. А Маржинка, казалось, ступала лишь в парное молоко.

– Стерла? – он потянулся к ее ступне. – У меня есть жир, чтобы смазать, он, правда, для сапог…

Она снова покачала головой, но уже без слов, и плотнее прижала ладони.

– Я, конечно, не такой, как ты... Не умею ходить босиком и выгляжу, должно быть, очень смешно. Как гусь на ярмарке.

Маржинка улыбнулась.

– Я тоже.

– Нет, я уверен, ты ходишь так легко, будто плывешь. Ты совершенство. Даже платье не скроет красоту твоих ног.

– Они вовсе не совершенные. Даже некрасивые.

Маржинка замялась, решаясь что-то сказать. Потом подняла ладони.

Две тонкие ступни с длинными ровными пальчиками были как два нежных младенца, которых только что внесли в этот нечистоплотный мир. Их хотелось укрыть, защитить, перепеленать. Но самым трогательным был мизинчик на левой ноге, он искривился – от травмы или врожденно – и немного отстоял от других пальцев.

Он носил ее на руках в непогоду, мыл ножки на ночь. Она стояла на его ступнях на ярмарочной площади, чтобы лучше видеть представление, когда приезжали бродячие артисты. Франтишек устроился на работу подмастерьем, а Маржинка мечтала вышивать нарядные платья для богатых дам. Но это было не главное. Главное, что вечерами она приходила к нему в мастерскую, и они вместе возвращались в свою коморку, которую снимали у булочника, садились с ногами на кровать и целовались.

Это были поцелую ног – самые чувствительные, страстные. После долгого хождения босиком ступни горели, они улавливали малейшие перемены другого тела. Земля давала ногам силу и нежность, которыми они обменивались при поцелуе.

– Ноги чище, чем рот, – объяснял Франтишек. – Губы знают столько грязи – скверные слова, внутренние слизи, животную пищу, жареных свиней, например, да и много еще всякой грязи. А ноги… они касаются лишь земли, камней, травы, и все это так соответствует их природе. Поцелуй губ это всегда привкус еще чего-то чужого, а земля одна и та же. По ней мы только что прошлись, потому и оказались рядом.

– Через землю люди могут общаться друг с другом, – кивала Маржинка. – А мы можем и напрямую.

И ее мизинчик вздрагивал в одиночестве и никак не мог изогнуться в ту сторону, где были другие пальцы.

Их счастье не омрачила даже публичная казнь, как-то раз устроенная на площади. Эшафот долго стоял без дела, и вот настал его час.

Казнили священника, который под свое длиннополое одеяние умудрился надеть сандалии. Прихожане сразу заметили неестественность походки и доложили, куда следует. И теперь священник стоял перед бывшей паствой и кричал что есть мочи:

– Безбожники! Вы уткнулись в землю, боготворите ее, боитесь потерять связь с ее нечистотами. Опомнитесь! Посмотрите наверх… Вот где настоящий Бог!

Он воздел руки к небу. Но горожане остались глухи к его призыву. Для них Бог ходил по земле, босой, как и они сами. Только таким образом ощущали они близость к Нему и Его благоволение. Священник бросил вызов, как каплю в море, и сам поплатился за него.

Франтишек и Маржинка тоже были на площади. Казалось, весь город собрался тут. Маржинка встала на ступни Франтишека, как делала обычно, но вся дрожала и не хотела смотреть на казнь.

– Да пребудет с нами земля! – закричали с площади. И под эти голоса священнику отрубили ноги.

Бедняга сразу упал, и, видимо, от шока еще не чувствовал боли. Он пополз по эшафоту, потом по ступеням, хотел что-то сказать, но изо рта полилась кровь. Он отхаркивался и продолжал упрямо хвататься за доски. Туловище само прыгало по ступеням, как мячик.