Кэтрин Данн - Любовь гика

Я уже давно уговаривал Арти посмотреть на Игольницу, и он наконец собрался. Мы пришли в шатер шпагоглотателей как раз к концу их представления и расположились на заднем ряду. Какой-то мужик перед нами громогласно объяснял своей жене, что все это ловкие трюки с раздвижными шпагами.

– Не устаю им поражаться, – шепнул мне Арти. – Они всегда думают, будто настоящее мастерство – это обман, зато обман принимают за чистую монету.

Я ответил, что дяденьке нравится думать, что он самый умный и его на мякине не проведешь. Мол, он их всех раскусил. И похваляется перед женой своей проницательностью.

Старший шпагоглотатель завершил выступление, заглотив сразу пять шпаг, чьи рукояти торчали у него изо рта сверкающим металлическим букетом, а его худенький сын засунул себе в пищевод тонкую флуоресцентную трубку. Свет в шатре приглушили, и публика ахнула, увидев, как сквозь торчащие ребра парнишки просвечивает бледно-голубое сияние.

– Хитрые бестии, да? – произнес мужчина перед нами.

Представление шпагоглотателей завершилось, но публика не расходилась. На сцену вышел Игольница. Фанфарон перед нами слегка побледнел, однако остался сидеть на месте. Арти смотрел как завороженный. «Отличный хронометраж», – пробормотал он однажды, когда Игольница просунул большой металлический крюк в перманентную дырку, пробитую у него в языке, и исполнил чечетку с грузом в двадцать пять фунтов, свисающим на цепи с языка. Потом Игольница поднялся по стремянке с перекладинами из клинков, станцевал на лежанке, утыканной гвоздями, и приступил к номеру с иглами и булавками. У него за спиной двое младших сыновей шпагоглотателя жонглировали огненными шарами, и Игольница очень точно рассчитывал каждое движение, нагнетая напряжение. Он работал с хромированными вязальными спицами длиной в десять и восемнадцать дюймов. Впечатляюще. Бедра – насквозь. Кожа на груди – насквозь. Когда он прокалывал себе живот, из ранок потекла кровь. Тонкие алые струйки очень эффектно смотрелись на белой коже. Под конец представления он принялся прокалывать щеки и губы булавками, и мы с Арти покинули шатер, чтобы не застрять с коляской в толпе, когда публика будет выходить.

– Он точно не из цирковой семьи? Ты уверен? – спросил меня Арти на обратном пути.

– Обычные фермеры. Выращивают яблоки.

– Ему не помешал бы хороший конферансье. Пантомима – это хорошо, но с конферансом было бы интереснее.

Я промолчал. Он думал об Оли – о юной Олимпии. Меня удивила нотка боли в его голосе. Словно он боялся потерять ее.

– Мне все равно. Когда тебе не все равно, от этого только хуже. Поэтому мне все равно.

Голос Цыпы был унылым, сухим и плоским, как коровья лепешка. Арти с подозрением покосился на него и вновь повернулся ко мне. Мы втроем собрались в Яслях на тайную встречу. Охранники остались снаружи, в ночном тумане, а мы с Арти и Цыпой укрылись в дальней комнате, где мягкое желтое сияние подсвечивало стеклянные банки с нашими мертвыми братиками и сестричками, и Арти рассказал, что нам предстоит сделать.

Цыпа сидел на полу, прислонившись к стеклянной витрине. Я прижалась к нему плечом и наблюдала, как Арти ерзает в коляске, погруженный в раздумья. Я пыталась уловить его настроение по наклону головы и по стиснутым зубам.

– Обычно меня не волнует, что ты думаешь, Цыпа, – промурлыкал Арти, пристально глядя на нас. – Пока ты выполняешь свою работу, можешь думать что хочешь. Но конкретно сейчас постарайся понять. Нас только трое. Мама с папой тут не помогут. Вся охрана, весь техсостав, артурианцы, артисты, даже Хорст… на них полагаться нельзя. У них у каждого свой интерес.

Он говорил, а мы слушали. Я чувствовала, как Цыпа дрожит мелкой дрожью под песню Артуро.

– Мы остались втроем. У близняшек другие заботы. – Арти замолчал на мгновение, видимо, ждал, не возмутимся ли мы и не начнем ли его обвинять. Но мы промолчали, и он продолжил: – Вы возьмете троих охранников. Остальные пойдут со мной. Когда вы начнете, я буду там, наверху. Я хочу это видеть. Вам все понятно?

Мы молча кивнули. Арти включил мотор инвалидной коляски, ударив по кнопке ребром правого плавника.

– Только не облажайтесь, ребята. Я на вас очень рассчитываю.

Мы шли по темному лагерю, и Цыпа держал меня за руку. Следом за нами бесшумно скользили трое сопровождающих. Арти с отрядом из пятнадцати охранников отправился в лагерь артурианцев.

Мы остановились у двери в белый фургон доктора Филлис. Во рту у меня пересохло, ладони вспотели. Цыпа вцепился мне в руку мертвой хваткой. В ярком свете луны фургон ДФ отливал белесым сиянием. В этом сиянии я различала эмблему на двери: две змеи, обвившиеся вокруг посоха, с темной коробочкой домофона между их открытыми пастями.