Кэтрин Данн - Любовь гика

Когда Цыпа и докторша ушли, я спросила Арти, что вообще происходит. Какого черта? Что доктор Филлис собирается сделать с близняшками с его подачи? Он небрежно мотнул головой и ответил, что она просто поможет «избавиться от паразита». Я решила, что он имеет в виду аборт и Цыпа расстроился из-за убийства ребенка.

Я рассказала ему о том, как Цыпа чувствует, что ребенок, еще не рожденный, уже что-то там думает и тянется к внешнему миру. Арти откинулся на спинку кресла и надолго замолчал. Вспоминая об этом теперь, я понимаю, что про себя он смеялся, наблюдая за тем, как я пытаюсь отговорить его – сбивчиво, бестолково и, возможно, не так уж настойчиво – совершенно не от того, что он задумал.

– Уходи, Оли, – произнес Арти и погрузился в бумаги, разложенные у него на столе, с утомленным, скучающим видом, призванным показать мне всю глубину моего ничтожества. Его отношение меня взбесило.

– Не много ли ты на себя берешь, Арти Биневски? Ты не забыл, что и сам-то никчемный уродец, хоть и хитрожопый?

– Уходи! – раздраженно рявкнул он.

Я ушла.

Цыпа грустно проговорил, что не станет обсуждать со мной планы насчет близнецов и ничего мне не скажет.

– Можешь меня обижать, сколько хочешь, – вздохнул он, – но все равно не заставишь меня говорить.

Мне стало стыдно, и я оставила его в покое.

Арти не пускал меня к себе целую неделю. Мисс Зегг или кто-то из ее подчиненных сообщали мне об этом открытым текстом: «Артуро не желает тебя видеть».

В эту неделю меня не пускали и к близнецам. Когда я приносила им завтраки, обеды и ужины, Айк, или Майк, или кто-то другой, сидевший около их двери, забирал у меня поднос и отдавал мне грязную посуду от предыдущей трапезы. Записки, которые я подкладывала под тарелки, а один раз засунула в сандвич с индейкой, не доходили до адресатов – их искали, всегда находили прямо у меня на глазах и молча возвращали. В фургоне близняшек, сменяя друг друга, постоянно несли дежурство женщины из «приближенных» артурианцев. Охранник стучался, дверь открывалась, и молчаливая женщина в белом обменивалась с ним подносами.

В конце концов я написала: «Прости меня», – на листочке бумаги и отдала его новообращенной, дежурившей у двери Арти. Вернувшись, она сообщила, что мне разрешили заходить к близняшкам и следить, чтобы они ели, а не спускали еду в унитаз.

Я вернулась к своим обязанностям при Арти, с его любезного дозволения. Но он со мной не разговаривал. Он был полностью поглощен разнообразными делами со своими приверженцами, готовыми лизать ему задницу денно и нощно. Я не пыталась достучаться до него. Меня совершенно убило открытие, что я ему не нужна, что он может запросто выкинуть меня из своей жизни и даже не вспомнит о моем существовании. Вокруг него вилось столько народу. А у меня был только Арти.

Мы ему не нужны.

Я наблюдала, как эта мысль проникает все глубже и глубже в сознание близняшек. Элли всегда это знала, а вот Ифи осознала только сейчас. Нет, они не делились со мной своими переживаниями. Они со мной не разговаривали.

В первый же день я пыталась предупредить их:

– Послушайте. Он хочет, чтобы вам сделали аборт.

Они посмотрели на меня. Элли расхохоталась, но это был горький, жестокий смех.

– Мечтать не вредно! – сказала она.

Это был наш последний разговор с Элли.

Для близняшек я стала врагом, если не номер один, то очень близко к тому. Когда я к ним приходила, они умолкали. Элли вообще меня не замечала. Ифи говорила только «пожалуйста» и «спасибо», если я приносила еду и убиралась в их комнатах. При мне они не притрагивались к еде. Они совсем исхудали. Глаза у обеих ввалились, темные тени под ними с каждым днем становились все глубже. Они перестали следить за собой. Не одевались. Не мылись. Я ничего не говорила Арти. Мне не хотелось доставлять близнецам лишние неприятности. Они целыми днями сидели в постели, тупо глядя в пространство. Они не читали, не репетировали, даже не разговаривали друг с другом. По крайней мере, когда я была рядом. Но я видела, как тайное знание прирастает в глазах Ифи и крепнет во взгляде Элли. Они знали больше, чем я сама.

Я никогда не задумывалась о том, сколько места близняшки занимают вширь, лежа бок о бок. На каталку они не помешались, их плечи и головы свешивались по краям. Доктор Филлис отправила четырех новообращенных снять дверь с большого жилого фургона.

Когда мы привязывали их к двери, Элли открыла глаза и посмотрела прямо на меня. Ее брови испуганно поползли вверх. Зрачки в фиолетовых глазах сузились, но отяжелевшие веки сомкнулись. Сморщенный лоб разгладился. Доктор Филлис протянула руку в белой перчатке и прикоснулась к шее Элли.