Кэтрин Данн - Любовь гика

– Это было бы оскорблением, – сказал он, – законов природы, здравого смысла и милой женщины, которая тебя родила, воспитала и вырастила, – хоть на секунду помыслить, что ты похож на тыльную часть представителя семейства свиньих.

Сандерсон мрачно взглянул на бутылку в своей руке, переложил сверток под мышку и отпил еще виски.

– Мне казалось, мы с тобой договорились, что ты берешь костяные части, – заметил Хорст. – Все пальцы и так достаются тебе.

Сандерсон обреченно пожал плечами, как бы сдаваясь:

– Я прямо в растерянности. Не знаю, что сказать. Лень меня погубит, мой дорогой Хорст.

Они ушли, и больше я их не слышала. Сандерсон вручил Хорсту бутылку и сверток. Хорст сунул сверток под мышку и на ходу приложился к бутылке. Потом они завернули за трейлер и скрылись из виду.

Это был их вечный спор. Хорст претендовал на большие куски для своих кошек. Сандерсон обещал отдавать ему руки и ноги, а себе брать только кисти и стопы, которых все равно было больше. Эти «кусочки» Сандерсон развешивал на улице за своим фургоном и дожидался, когда в них заведутся мушиные личинки. Он говорил, что легче насадить на крюк один большой кусок, чем возиться с маленькими и нанизывать их на тонкие прутья наподобие шашлыка. Хорст терпеливо объяснял, что стопы и кисти ему без надобности. «Мои кошки точно подавятся этими мелкими косточками. А личинки на них заводятся в лучшем виде».

Сандерсон отвечал, что домашние кошки едят костлявую рыбу и не жужжат.

Летний вечер. Мама, почти невидимая в темноте, сидит на складном стуле рядом с нашим фургоном. До нас доносится приглушенный гул парка аттракционов. В белых маминых волосах мелькают отблески огней. Тихая минутка после ужина, когда все домашние дела переделаны и можно чуть-чуть отдохнуть, пока в освещенных шатрах не завершатся вечерние представления.

Я уже поработала зазывалой у Арти, забрала билеты из кассы и тоже могу посидеть отдохнуть в ожидании, когда шатер Арти заискрится финальным радужным светом. По этому знаку я побегу помогать ему после представления. Мама больше не выступает в роли дуэньи на выступлениях близняшек. С костюмами им помогают рыжие. За реквизит отвечает Джонатан Томаини. В погожие вечера мама сидит на улице, дышит свежим воздухом.

Я сижу рядом с ней на таком же складном стуле. Мои ноги, не достающие до земли, вытянуты вперед. Я думаю о своих месячных. Еще в прошлом месяце я не знала, как работает моя репродуктивная система и работает ли вообще. Никаких признаков не проявлялось. Но на этой неделе я стала вполне зрелой женщиной с настоящими месячными, и эта странная перемена во мне, в моем теле занимала все мысли. Если в тебе что-то меняется, значит, все может закончиться. Раньше смерть для меня была просто теорией. Предположением. Теперь же я знала. Я лелеяла свой страх, возвращалась к нему вновь и вновь, словно трогала языком шатающийся зуб.

– Совсем нет комаров, – пробормотала мама. – Благодать.

– Отвали! – донесся из темноты вопль Элли.

– Отвали! Отвали!

– Оставь нас в покое, пожалуйста, – проговорила Ифи умоляющим тоном. – Мы прекрасно справляемся сами.

– Отстань от нас! Не таскайся за нами! Не подходи к нам вообще! Нам не нужна твоя помощь, мы без тебя обойдемся!

Близняшки обогнули фургон и быстрым шагом направились к низкому дощатому настилу, соединявшему все три жилища Биневски. Следом за ними, булькая и сопя, плелась высокая сутулая фигура. Мешкоголовый.

– Мама, скажи ему, пусть он от нас отстанет!

Близняшки прошли мимо нас и направились к своей двери. В темноте распахнулся прямоугольник желтого света, потом дверь захлопнулась, и свет исчез. Мешкоголовый встал перед мамой несуразной высокой тенью, с влажным свистом вдыхая воздух. Голова, занавешенная серой тряпкой, склонилась в сторону фургона близняшек. Мама слегка подалась назад, окинула взглядом его сумрачную фигуру и прикоснулась к моей руке.

– Он понимает по-английски? – шепотом спросила она.

Я пробурчала что-то невразумительное. Мама медленно кивнула. Ее волосы были похожи на серебристое облачко. Мешкоголовый с шумом втянул воздух и выдохнул, словно вздохнул. Потом закряхтел и уселся на дощатый настил. Кажется, он приготовился к долгому ожиданию.

В парке аттракционов включилось чертово колесо. Отсветы его мигающих огоньков заплясали на бледном мамином лице.

– Этот Мешкоголовый, – задумчиво промолвила она, глядя на колесо. – Есть в нем что-то знакомое. Скоро я вспомню.