Мария Садловская: Нелюбимая

Комната Надежды была пустой. Девушка вошла, разобрала постель и прислушалась, не слышно ли через стенку голосов. Там было тихо. Наверное, ребенок уже уснул. Она села за стол, взяла ручку, бумагу и начала составлять список. Надя вся углубилась в работу и не слышала, как дверь тихонько открылась. Виктор зашел и вполголоса сказал:

— Я постучался, но никто не ответил. Извини.

— Ничего. Проходи, садись. Мне немножко осталось. Продукты написала, а еще медикаменты обязательно надо.

Виктор прошел к дивану, сел и попросил Надю:

— Надя, присядь со мной. Я должен тебе сказать… Даже не знаю как!

Надежда подошла, села чуть поодаль от Виктора и глядела на него в ожидании. Видя, что он никак не может заговорить, решила помочь:

— Ну и скажи, что должен!

— Видишь ли, ты… объяснилась мне в любви. — У Нади глаза округлились, она покраснела и еще чуть отодвинулась от Виктора.

Потом тихо, с достоинством выговорила:

— Я сказала правду, и не ожидай, что я всякий раз, как невинная барышня, буду краснеть. — Помолчав, закончила: — Говори, что хотел! Мне надо еще поработать!

А он поселился на ее лице, глаз не сводил, любовался. Она действительно была вся красная от смущения, но изо всех сил старалась казаться независимой, «продвинутой» девицей.

— Вот и я должен сказать правду! Согласна?

— Скажи! — Хотелось добавить: «Давно пора», но сдержалась. Проговорила только: — Надеюсь, ты тоже правду скажешь?

Виктор придвинулся к ней, обнял обеими руками, притянул к себе. Сопротивляться она не успела. Только и смогла поднять вверх лицо и глядела на него… Единственного. Кто знает, когда еще вот так вблизи посмотрит? Чтобы каждую черточку, морщинку. Вот ниже уха у него родинка в виде сердечка. У Платоши такой нет. Может, у Грушеньки будет? Хорошо бы!

— Да, скажу. Люблю тебя. Ты как появилась в доме, сразу же запала мне в душу. Раньше со мной никогда такого не случалось. Я был верен Оленьке. Я старался с тобой меньше общаться. Ты, наверное, замечала?

Виктор замолчал. Глядел на нее, не сводя глаз…

Благодатные, звучащие сказочной музыкой слова он говорит… Надя потрогала пальцами его губы, прошептав:

— Говори еще!

И он, зарывшись в ее волосы, шепнул на ухо:

— Люблю тебя!

А ей было так покойно в его объятиях… Вот оно — «славно-то как!» — вспомнились мамины слова. Оказывается, как счастливо можно жить! Неужели это счастье для нее?!

Вот только целоваться ей сейчас нельзя.

Помнится, с Надей на курсе училась девушка, Милка Лагутина. Она жаловалась подругам, что «целоваться ей с парнями нельзя». Когда те, смеясь, спрашивали почему, отвечала: «Слабею я от поцелуев». Надя тогда не понимала, как это? И хохотала вместе со всеми. Сейчас — поняла.

Надежде сейчас, как никогда, надо быть сильной. Не забывать о «красавице Лие» (их очень много, этих красавиц!), не забывать, что может неожиданно прозвучать «ничего не было!». Все время быть начеку. Вот так. Она заворочалась в объятиях Виктора, сама коснулась губами его щеки и решительно выпросталась, отодвинув его руки.

Виктор, воодушевленный ее легким поцелуем и настроенный на длительное общение, с недоумением спросил:

— Надюша, что не так? Ты обиделась?

— Нет-нет, все в порядке! Но ты сейчас иди в свою комнату. Будем отдыхать. Завтра трудный день. — Помолчав, добавила: — Здесь Платон Федорович, нужно соблюдать осторожность. Ты не сердись, ладно?

И поднялась с дивана. Виктор, все еще несколько удивленный, лишь сказал:

— Разве я могу на тебя сердиться? — Еще раз шепнул ей в волосы: — Люблю — И вышел из комнаты.

На следующий день все шло по плану, составленному с вечера. Больше всех суетились Капитолина Ивановна и Виктор. Баба Капа уже в загруженный багажник совала какие-то сверточки, говоря Наде, что это обязательно пригодится.

— Вот, в этом свертке носочки из собачьей шерсти. Это для тебя, на всякий случай — вдруг простынешь. Тебе нельзя простужаться. Лимонов купили?

— Да, Капитолина Ивановна, я сам положил в машину, там два килограмма. — Это уже Виктор отвечал. Он испытующе поглядывал на Надежду, расстилая на заднем сиденье теплое одеяло.

Платошка, уже одетый для путешествия, общался с Тузиком. Платон Федорович в ожидании отъезда стоял у машины. Надежда вышла из дома, держа, помимо маленькой сумочки, еще одну, побольше. Виктор метнулся к девушке, отобрал сумку, неслышно для других шепнул:

— Береги себя! — и открыл дверцу машины.

Прощанье было долгим.