Нада Габорович - Голосую за любовь

…И когда после первого, курса во время каникул Мори познакомилась с Тони, она со странной поспешностью приняла предложение выйти за него замуж. Тони был от нее без ума. Мори это льстило. Весьма. К чему учеба, эта головная боль? Ее боготворил молодой тридцатилетний мужчина, красавец, которого, судя по всему, жизни не удастся так просто выбить из седла. Разве не сама судьба благосклонно подмигнула ей? Ну конечно! Она сможет по-прежнему читать и рассуждать о прочитанном, но это не будет ее хлебом. Бедная, несчастная интеллигенция! Со всеми своими опусами, аспектами, точками зрения! Как ужасно, если этим надо зарабатывать себе на жизнь! Подобно тому, как собака, спущенная с цепи, бегает по кругу до изнеможения, Мори, вырвавшись на свободу, просто захлебнулась ею. Она с каким-то отчаянием высмеивала интеллигенцию, отрекаясь от нее навсегда!

Тони заметил однажды, что вряд ли будешь много и горячо говорить о том, на что тебе наплевать. Мори пришлось это проглотить, но она отплатила ему той же монетой, бросив как бы невзначай, что вот и он считает себя интеллигентом…

Так прошел год, второй, третий. Господи! Да она с молоком матери впитала эту страсть к рассуждениям. Она и теперь предавалась этому неблагодарному занятию. О, если бы ей было дано рассуждать, как в романах! Там все к месту, все важно, ясны причины и их логическое следствие. Герои знают, чего хотят, а чего не хотят, носятся со своими принципами и яростно сражаются за идеалы и предмет своей страсти. Особенно в произведениях мирового класса. И все же… Все же… было лето, располагавшее к уединению, лето сомнений, когда она содрогалась при мысли о будущем, в котором ей предстоит стать воплощением серости: «Бодлер — это крайнее проявление пессимизма, мрачное декадентство»… Она сказала этому будущему нет. Но по сути в ее жизни ничего не изменилось. Она была все той же Мори, с отчаянием смотрящей вслед стремительно бегущему времени, которое не оставляло ей взамен ничего, кроме возможности философствовать.

Смятение чувств! Нет, она не ждала ни письма от Тони, ни его самого, она не «предчувствовала», как в романах, развязку, в ее душе не было мучительной борьбы. В сущности, в жизни так упрощенно никогда и не бывает. Мори жила в воображаемом мире. Мечты и реальность попеременно приводили ее в состояние то жуткой тоски, то отчаянного равнодушия. Что же будет? Романисты в таких случаях обеспечивают благоприятный исход. Ну а жизнь не дает никаких гарантий.

Эмил появился однажды утром в середине июня. Виктор, отец Мори, был его знакомым и даже с некоторых пор другом. Виктор бывал в его доме, и это обязывало наносить ответные визиты. По-настоящему замкнутые люди время от времени увлекаются кем-нибудь близким по духу и тогда раскрываются целиком. Эмил «влюбился» в Виктора. Их роднила грустная ирония в отношении ко многим вещам. Они старались друг другу нравиться и не видели в этом ничего плохого.

Перед тем, как сообщить, что Виктора нет дома, его жена Клара принесла тысячу извинений, как будто речь шла о заранее условленной встрече. Эмил все понимал. Она хотела быть особенно любезной с ним, директором самого большого в городе издательства. Он улыбнулся. Конечно, он с удовольствием выпьет чашечку кофе и немного подождет.

— Заодно познакомитесь с моей дочерью, — добавила Клара, и Эмил невольно представил себе похожую на мать крупную деваху с курносым носом. Он удобно расположился в гостиной, затемненной приспущенными жалюзи. Здесь царила приятная свежесть.

Только Эмил собрался закурить сигарету, как дверь открылась и вошла, как говорится в сказках, писаная красавица. Он даже зажмурился. Неужели их дочь? Это была высокая, стройная женщина, ничем не напоминающая мать. Да и от Виктора у нее было мало, пожалуй, только темные, продолговатые, слегка раскосые глаза. Она не взяла от отца ни смуглый цвет лица, ни темные волосы, ни резко очерченные брови. У нее была удивительно белая кожа и светлые волосы какого-то непередаваемого оттенка. Глядя в ее спокойное лицо, можно было подумать, что перед тобой чрезвычайно уравновешенное и даже медлительное существо. Ее выдавали порывистые движения и взгляд, в котором проскальзывала угрюмость и настороженность.

Опомнившись, Эмил резко поднялся: оказалось, что он ненамного выше ее. Клара варила кофе, и Эмил предложил им самим познакомиться. Мори протянула руку. Затем она достала сигарету и села.

Курила она с жадностью. Точно, как моя первая жена, подумал Эмил, продолжая разглядывать Мори. Кажется, она слишком умна, чтобы заводить с ней разговор о погоде или о том, что ей нравится в городе. Впрочем, как человек достаточно неглупый и светский, Эмил и сам избегал банальных тем. Он сразу решил поговорить с ней о литературе, как-никак она — дочь писателя, но и это оказалось не так просто под взглядом ее строгих глаз. Эмил едва не растерялся совсем.