Владимир Козлов - Сестра Морфея

— А запрыгал сволочь, так ему и надо! — обрадовалась она, — услышал бог мои молитвы. Мы ещё на его и Смородина похоронах спляшем. Месяц до выборов осталось. Все в городе говорят, что его и мэра турнут из администрации. Бюджет то города за полгода ухнул в неизвестность.

— Я далёк сейчас от политики. У меня на носу день физкультурника и я должен обыграть весь город своими детьми. Янка тоже играть будет. Надеюсь, что ей под силу занять первое место.

— Думаешь? — отрешённо спросила она.

— Я не думаю, а рассчитываю. Соревнования будут проводить, вероятно, в Сибири. Тут уже я не скрою от Хаджи, что работаю в детском доме. У них месяц будет в запасе, чтобы подложить мне очередную Хавронью. Тогда уже я успокоюсь навсегда, забуду про настольный теннис и буду наслаждаться вечным отдыхом.

— Если он только под ручку со свиньёй пойдёт к этому вельможе Смородину, то я забью в крышку его гроба свой гвоздь.

— Каким образом?

— Не образом, а искусством пера. Помечу его гнилое нутро всеми нравственными и уголовными законами в газете. И помещу её в интернете. Эта статья для него будет расстрельной, после которой все двери для него будут закрыты.

— А сможешь? — с недоверием посмотрел он на неё.

— По твоей милости поднаторела на диссертации.

Я сейчас смогу не только статью написать, но и создать, к примеру, фолиант о кухонном столе.

…Они вышли на улицу. Там был потоп. От ливня образовалось помимо луж множество ручейков, которые перепрыгнуть было невозможно. Прохода к машине не было. Хочешь, не хочешь, но мочить ноги, предстояло в любом случае.

— Неужели ты меня на руках понесёшь до машины? — обрадовалась она и, посмотрев на окна дома, добавила. — Пускай у соседей глаза лопнут от зависти!

— Не лопнут, — успокоил он её и, сняв с себя кроссовки, пошёл босиком до машины.

Машину он подогнал прямо к её ногам.

Сев на переднее сиденье, она недовольно сказала:

— Локоть ты, а не мужчина. Любишь играть на струнах моей души.

— А почему локоть? — рассыпался он в улыбке.

— Ты вроде и близок ко мне, но так далёк. Как локоть, вот он с боку торчит, — пошевелила она им, — а не укусишь. Мог бы, и донести до автомобиля, чай не рассыпался бы. Хаджа костыль костылём и то норовил меня на руки при первом случае взять.

— И убить шариковой авторучкой, — засмеялся он.

— Он трусливый, как заяц. У него дух не тот.

Он похож на тех существ, которые рядятся в женскую одежду и посещают гей парады. Куда ему хиляку до смелых поступков.

От таких речей, к нему в голову вновь подкатила мысль. Когда она излагает всякую дребедень, то это её творческое притворство. Сейчас у неё была грамотная речь и мыслила она нормально. Его осенило, что никакая она не дура, просто иногда добровольно делает из себя наивную дурочку. И избрала для себя жизненную модель, при которой ей сосуществовать легче.

У него зазвонил телефон. На экране высветилась фамилия Хаджи.

— Ну что ему ещё от меня надо? — сказал он и отключив телефон, повернулся к Людмиле Ивановне:

— Хаджа опять звонил, тонет он. А я спасательным кругом для него не хочу быть.

Лицо её было монолитное и вдруг она улыбнулась и вяло похлопала в ладоши.

…В этот день они не работали. По заданию директора им нужно было съездить к больной Розе Викторовне и взять у неё ключ от инвентарной комнаты. Хотя, слово работа, к Людмиле Ивановне было не применительно. Со дня выхода её на работу она и не думала что — то делать. Она даже, не удосужилась приступить к своим прямым обязанностям, хотя бы набрать часть детей в волейбольную секцию. Её ничегонеделание первой заметила Гордеева и прикрепила её к группе подростков вместо воспитателя. Но она и от них частенько сбегала в бассейн к Платону. Тот её гнал от себя, не давая ей подменять себя. Тогда она шла в спортивный зал, где пряталась от любопытных глаз и директора, которого она боялась всех больше. Он был порой спокоен, но безобразные выходки детей, нередко приводили его в ярость. А находясь в плохом расположении духа, он мог обрушить на неё весь свой гнев.

Директор ушёл догуливать свой отпуск. Для Людмилы Ивановны наступило приволье. Единственный возмутитель её спокойствия был директор Владимир Иванович. Теперь не было надобности прятаться по углам и приходить вовремя на работу. Она вошла в свободный режим, который нравился ей, и приходила в детский дом на два часа и то если с ней была дочка. Без неё она оббегала детский дом, здоровалась с людьми, которые могли зафиксировать её отсутствие, и через запасной выход в спортивном зале незаметно покидала территорию детского дома. Когда она стала обладательницей ключей Розы Викторовны, то проверила все двери, находящиеся в стенах спортивного комплекса. А там было чем поживиться, — это и новая спортивная обувь и костюмы и разный спортивный инвентарь, который лежал не распакованным. Поэтому первым делом Людмила Ивановна стала наводить там порядок. Она сама себе стала ревизионной комиссией. Единогласно оценивала пригодность, каждого инвентаря, думая, что она отныне полновластная хозяйка всего спортивного комплекса. Ненужные вещи, выбрасывала на помойку, хорошие на стеллажи. А приглянувшиеся ей новые вещи складывала в большую сумку и несла на рынок, где всё сдавала по дешёвке оптом торгашам. Она так сильно увлеклась наведением порядка, что не заметила, как заметно поредели стеллажи. Не забыла она и о Платоне. Подобрала ему по размеру кроссовки и спортивный костюм, затем пригласила его в инвентарную комнату.