Мирослав Рафай - Современная чехословацкая повесть. 70-е годы

— Можно, только — как и когда. Тут каждая секунда на счету.

— Значит, нет?

— Коли ты такой умный, вот и доставай бульдозер, — возразил я. — Да с водителем, да мигом, да чтоб вчера было!

— Все будет в порядке, — настаивал он.

— Слушай, скройся наконец.

— Мы не благотворительное общество!

— Говоришь, как дурак.

— Нет, это вы…

— Вон! — заорал я. — Пошел вон, или я так тебя измолочу, что на карачках поползешь!

Люди у двери расступились. Мы ждали. Лысонек сгреб Павличека, завернул ему руки за спину и вытолкал за дверь.

— Мальчик первый сорт, — заметил Достал. — У него дома кто, дети или щенята?

— Пойду оденусь, — сказал я.

В коридоре, у двери в заднюю комнатушку, стоял Павличек. Я поднял с полу пальто, нахлобучил шапку и побежал к выходу.

— Хорошо! — прошипел он мне в спину. — Я вам этого не забуду!

Я нетерпеливо отмахнулся.

Подходя к дверям конторы, я услышал, как Бальцар спрашивает Илону:

— С каких пор вы с начальником на «ты»?

Я вошел, Бальцар посмотрел на меня с любопытством и удивлением.

— Мы с ней давно на «ты», Бальцар, — ответил я за Илону. — Лет десять, не меньше. С тех самых пор, как я здесь работаю.

— Это правда, Илона?

— Правда, — огрызнулась она. — Сто лет мы на «ты». Что-то ты нервничаешь, Бальцар. Очухайся.

Поднялся общий говор. Личка улыбался. Он, видно, не верил, что мы согласимся помочь ему. Нетерпеливо следил за каждым моим движением.

— Этот Павличек меня взбесил, — проговорил я.

— Он не виноват, — возразила Пстругова. — У него в голове куча всяких печатей да инструкций. Такой уж уродился.

Метель завывала. Где-то впереди работали струги и новая трехтонка со свежими людьми. Говор усиливался, наполняя дом до самой крыши. Людей охватило нетерпение.

— Все будет в порядке, Личка. Не бойся.

— Как навалимся, в два счета в Сосновой будем, — похвастался Обадал.

Бальцар сердито свистнул. Пстругова обняла Илону.

— Обадал, позвони в управление, вызови директора. Я обязан доложить про Сосновую.

Илона вырвалась от Анки, подбежала ко мне и поцеловала.

Я опешил, хотя это не было мне неприятно.

Илона сияла. Она чем-то напоминала жеребенка, молодого, красивого.

— Илона!.. — только и вымолвил я; хотел упрекнуть ее, да язык не повернулся.

Она была вне себя от радости, доверчиво смеялась. Она и представить себе не могла, чтоб дело приняло другой оборот.

— Уведи ее, Войта, — сказал я Бальцару. — А потом вернись сюда. Ступай, посади Илону в кабину и зайди ко мне.

— Замечательный парень, правда? — Илона, сопротивляясь Бальцару, уперлась на пороге, послала мне воздушный поцелуй. — Садись с нами, Йозеф! Ты ведь тоже поедешь?

— Я всюду езжу. Поеду и в Сосновую. Только никогда еще мне не доводилось возить на струге рожениц.

— Все надо испытать! — засмеялась Пстругова.

Тем временем Обадал соединился с управлением.

— Возьмите трубку, — сказал он.

— Говорит участок в Броде. У телефона Зборжил. Товарищ директор?

— Что случилось, Зборжил?

— Извините за беспокойство. Но я должен сообщить, что мы, видимо, и сегодня не будем в Рудной.

Слабый, далекий голос отозвался:

— Зборжил, ты обязан быть в Рудной сегодня! Пойми! Сегодня — это сегодня! Все дело в дате! Вывезти пресс необходимо сегодняшней датой!

Дата им важна. Точные числа.

— Это меня мало волнует, товарищ директор!

Слышимость улучшилась. Я уловил в голосе Смолина беспокойство. Он старался убедить меня, перетянуть на свою сторону. Лысонек отвинтил крышечку фляжки, налил мне сливовицы. Я выпил залпом и отрыгнул в трубку. Поблагодарил. Лысонек предложил еще, я отказался. Обадал не осмелился подставить ему свой стаканчик.

— Отдаете вы себе отчет, товарищ директор, что уже за полночь? Считайте — мы опаздываем на двое суток. Потому что и к утру на сможем добраться до Рудной.

Разговаривая по телефону, я обводил взглядом своих ребят. И одновременно выслушивал гневные тирады директора. Райнох заснул на стуле у печки. У двери стоял тот старик рабочий, который вместе с Бальцаром сбрасывал смесь с грузовика; он скрестил ноги, упершись рукой в притолоку, и терпеливо ждал, что дальше. Я видел: приказывать людям не придется. Они перешептывались, стараясь не мешать мне. Очень деликатно они себя вели. Каким-то шестым чувством я воспринимал вой ветра за стенами дома и дрожание оконных стекол. Ребята мои тоже, конечно, слышали все это, однако делали вид, будто это их вовсе не интересует. Старый рабочий у двери не улыбался. Я смотрел на него через плечо, прижимая трубку к уху. Все были серьезны.