Мирослав Рафай - Современная чехословацкая повесть. 70-е годы

— Еще одну!

Я заколебался.

— До дна! — повелительно сказала Анка. — А то вид у вас, как у святоши на молитве. Где, черт возьми, вы растеряли настроение? Неужели все всегда должны помнить, что вы какой-то там начальник? Пейте!

Она и себе налила, пригубила. Я выпил и эту рюмку и развалился на стуле.

— Вот и правильно, — удовлетворенно заметила Анка, гася сигарету. — Пошли, попрыгаем!

Она потянула меня за руку и повела танцевать.

— Идем же! — подбодряла она меня мягкой, едва заметной улыбкой.

Мы закружились. Голова моя описала внутри себя круг и понеслась куда-то. Я чувствовал, что сильно опьянел.

— Вот и правильно, — доносился до меня довольный голос Анки. — Из вас еще может выйти толк…

Домой я явился в субботу утром. Уже рассветало.

Сын был дома. Жена встала, открыла мне. Я и сам бы открыл, но она оставила ключ в замке — проконтролировать, когда я вернусь.

— Дорожник! — бросила она мне вместо приветствия и презрительно скривила губы в страдальческой усмешке.

Я выспался, встал и, хотя день был выходной, забежал пообедать в «Приятные встречи», а потом отправился на работу. Рявкнул привратнику, чтоб дал мне ключи. Я предполагал, что сегодня может дежурить Карабиношова. В такую пору кое-где уже выпадает снег, и очень может быть, что нынче как раз ее дежурство.

Из диспетчерской, где сегодня нес службу наш юрист, я позвонил на участок. Ответил мужской голос, я попросил его переключить телефон на гараж, и трубку взяла Илона, вскрикнула удивленно:

— Вы?!

— Нет, это правда ты?! — У меня сильно забилось сердце. — Что ты там делаешь?

— Дежурю, чтоб его, — ответила она. — Потому и ушла вчера пораньше.

— Значит, не из-за меня?

— Нет. Не из-за тебя.

— Правда?

— Правда.

— Нет, неужели ты?

— Я самая. Пощупай.

— Придумала! А у меня и сейчас еще в голове шумит.

— Не надо было столько пить.

— Откуда ты знаешь? — задохнулся я.

— А здесь все всё знают.

— Все-все?

— Абсолютно.

Я поерзал на стуле — в диспетчерскую вернулся выходивший было юрист, покашлял. Если у нас все всё знают, значит, и он кашляет не без значения.

— А это хорошо? — спросил я.

— И да, и нет. Но, думаю, скорее хорошо.

— Ну до свиданья.

— У тебя там кто-то есть, что ли?

— Ага.

— А то я уж испугалась, что ты опять стал как раньше.

Я мысленно видел Илону, с ее сияющими черными глазами. Как хорошо, что я пошел на работу.

— До свидания, — повторил я.

Она попрощалась и положила трубку.

Старик юрист, прилежно заполнявший дневник зимних работ, лукаво улыбнулся мне.

— А где у вас второй дежурный и машина с шофером?

— Второй дежурный у меня Павличек… вернее, я у Павличека.

— Где он?

— Поехал, как он выразился, проветриться на лоно природы. По метеосводке — низкое давление, местами метель. Он и выехал в Брод, потом собирался в Марковички. Хочет объехать побольше участков.

Мне это не понравилось. Ведь Павличек понятия не имел, что я приду сегодня. Не верил я ему. Помолчал. Потом сказал:

— Ладно. Счастливого дежурства. Я буду у себя. Если что, звоните. А Павличек не просил вас в случае чего звонить ему куда-нибудь?

Юрист смущенно улыбнулся и не ответил.

— Так просил или нет?

— Нет.

— Ладно. Верю. Господи, что бы мы были за люди, если б не верили друг другу!

Больше я ничего не сказал. Но я не верил ни одному его слову. Надо бы выяснить, где Павличек и что он делает. Но я поднялся, простился с юристом, аккуратно закрыл за собой дверь и пошел домой. Может, юрист говорит правду. Может, иной раз спокойнее — верить.

Однако я не так-то легко успокаиваюсь. И я все-таки выяснил, где был и что делал Павличек в тот день.

Пурга выла, как волки в ночи. Выла протяжно, грозно, отчаянно, заглушая биение человеческих сердец. Ее никто не будил. Она сама поднялась и завалила землю.

Разразилась она в понедельник вечером. Ее извержение длилось уже шестой час без передышки, и сила его не шла на убыль. Такая сила, не только незримая, но и непредсказуемая, в состоянии заткнуть рот перепуганной земле, и та сворачивается в клубок, как кошка, и молчит. Дома, прилепившиеся к матери-земле, выглядят беззащитными — да они и беззащитны. Стоят, ждут, когда с них сорвет крышу.

Дороги замело. Снег сровнял тротуары с мостовыми и все падает, ложится слой за слоем. Ветер, рассекаемый придорожными столбами, образует завихрения, наметает все новый и новый снег, сугробы растут, вспухают, выползают на середину проезжей части, ледяными языками пересекают узкую полосу дороги. Легкие, нежные снежинки, соткавшие паутину в облаках, тянут свои нити к земле — силки из тончайших, как силоновые, нитей. За полчаса дорога исчезает. На городских улицах относительно спокойно. Вихри свистят над домами, беспорядочно наваливая снег сверху.