Мирослав Рафай - Современная чехословацкая повесть. 70-е годы

— Да держи ты ровно! — нахмурился Бальцар и похлопал меня по затылку.

В мозгу моем разом спало давление, сильнее забилось сердце — Бальцар одним движением поднял занавес, скрывавший сцену, на которой столь многое происходило. Коньяк тонкой струйкой лился в рюмку, Илона с Анкой, озабоченные, не обиделся ли я, следили, когда я скажу «хватит».

— Выдержал, — произнес Достал и отправился на поиски пустой бутылки, чтоб с ее помощью изображать джазовый барабан.

— Я тебе налил, подлец ты этакий, — процедил Бальцар, — но помни! Сядешь зимой ко мне в машину — врежусь с тобой в самый глубокий сугроб, чтоб тебе там подохнуть. Пей!

— Спасибо за откровенность, Войта, — сказал я.

Мне стало хорошо — отличное самочувствие! Я оглядел зал и встретил взгляд Смолина. Тот подтолкнул свою долговязую жену, и оба взяли рюмки — выпить со мной.

Я поднял свою до того стремительно, что плеснул на паркет. Люди за соседними столиками оглядывались на меня, словно я разыгрывал бог весть какую комедию. Они никогда не видели меня таким и теперь поглядывали с недоверием. Водитель, которого я недавно отправил восвояси за то, что он спал на работе, ухмылялся и толкал локтями дружков — они считались у нас самыми отъявленными лодырями, однако требовали величайшего к себе уважения. И эти веселились, забавлялись на мой счет.

Илона смотрела на меня с отчаянием. Я не понимал ее взгляда, все еще не догадываясь, в каком я ложном положении; и я не знал, что выражение горечи на моем лице скорее отталкивает людей.

— Пей же, Зборжил! — крикнули от стола шоферов, кто-то засмеялся.

Илона взглядом просила меня уйти, не мучить ее, что ли, а я не понимал, чего она хочет. Пол подо мной закачался, пошел кружить. Рюмку я осушил залпом — брызнули горячие слезы.

— Что же ты со мной не чокнулся, приятель? — прохрипел Бальцар. — Давай еще!

Я подставил рюмку, он налил. Мы чокнулись.

— Ох, и подлец же ты, — пробормотал он.

Досталу он налил в пустую бутылку. Мы чокнулись втроем.

Глаза Илоны успокоились. Она встала и тоже чокнулась с нами.

— Понял ты, о чем я? — бормотал Бальцар. — Понял ведь?

— Что-то голова трещит, — заявила Илона, поставила рюмку на стол, взяла сумочку и направилась за пальто.

Подошел Смолин — в одной руке сигарета, другая рука в кармане. Выдохнул дым в лицо мне.

— Илона домой собралась, — сказал он, глядя ей вслед. — Может, проводишь?

— Там видно будет.

— А ты расшевелился, Йозеф. Это хорошо. Я уж думал, не вернешься, когда ты недавно исчез вместе с ней.

— Мой стиль. Являться и исчезать в нужный момент.

— Ты будто малость не в себе? Оглянись, как людям весело! Правда, здорово? Вот таким я всегда представлял себе наш коллектив. За одним столом, в одном зале. Вместе работать, вместе отдыхать.

Я сохранял хладнокровие.

— Что ж ты жену не привел? Из-за Илоны?

— Ага, — сказал я. — Именно из-за нее. И только ради нее валяю дурака с Бальцаром, терплю визги Пструговой и брань шоферюг. Как раз. Нет, Оскар, я пришел сюда по другой причине.

— Ладно. Все идет как надо. А то нет? Глянь-ка!

Люди веселились, музыка играла. Не скажу, чтоб наши ребята были оригинальны. Распевали под оркестр, обнимались, угощали дорожных мастеров…

Я поискал глазами Павличека. Его не было.

— Где же твоя тень? — спросил я.

Смолин засмеялся.

— Тень? Хорошо сказано! За женой побежал. Сейчас придет.

В этот момент и открылась дверь: Павличек с женой, модной тридцатилетней женщиной в длинной юбке, в девически-розовой кофточке. Здороваясь с окружающими, супруги пробирались к столику Смолина.

— А что, Илона бегает за тобой? Впрочем, какое мне дело, приятель…

Не договорив, он неуклюже отошел. Бальцар похлопал меня по плечу.

— Спокойной ночи. Мне пора. Илона-то ушла. Счастливо.

— Тебе тоже.

Все сидели, один я стоял, озирая зал, сизый от сигаретного дыма.

Павличек льнул к жене, она гладила его по щечке надушенной лапкой. Вроде проверяет, хорошо ли муженек выбрит.

Смолин хохотал, весело, шумно, от души. У него был сильный голос с широким диапазоном, почти как у Карузо. Он рассказывал соленые анекдоты, мастера подсели к нему, хохоча во все горло. Смолинова хихикала в скомканный платочек, украдкой поглядывая на мужчин.

— Да сядьте вы, чего стоите? — сказала мне Анка Пстругова; она курила, и рукой, в которой держала сигарету, показала мне на свободный стул. — Хотите, налью?

Я кивнул.

— До дна!

Я выпил до дна, и по телу разлилось расслабляющее тепло.