Ян Костргун - Чехословацкая повесть. 70-е — 80-е годы

— Ппослали? Ффакт?

Рене: — Факт, друже!

Годковицкий: — Аа ккто, ддруже? Ии ддля ччего?

Ван Стипхоут: — Надеюсь, соображаешь, что о таких вещах не распространяются, друже! Укроти, царь, подави! Одним словом, мы здесь потому, что надо!

Рене: — Но скоро и мы вернемся в Братиславу.

Годковицкий на глазах оживает. В типовой испытательной камере, где он работает, у него нет возможности вести разговоры на таком высоком уровне. Ни о чем другом он так не мечтает, как остаться с Рене и Ван Стипхоутом и продолжать эти возвышенные, заряженные энергией и окутанные тайной разговоры. Но именно потому он и должен уехать. Ведь если ему остаться здесь, а они, как говорят, вскоре уедут в Братиславу, как же он потом до них доберется? Случай, какой ему выпал сейчас, так легко не подворачивается, нельзя его упускать, даже если ему и придется первым уехать в Братиславу и там, возможно, до поры до времени поджидать своих необыкновенных друзей. Рене и Ван Стипхоут на лице Годковицкого прочитывают досконально, до мельчайших деталей, весь ход мыслей, который тяжело, но четко проворачивается в его мозгу, радуются этому ходу и именно ему-то и стараются дать ход. Между прочим, они тоже к нему привязались. И, между прочим, на обманывают, когда говорят:

— Приедем, царь! Приедем к тебе.

— Ии ссходим в ббордель? — Инженера Годковицкого охватывает прямо-таки праздничное чувство.

— Борделей уже нет, — с грустью в голосе замечает Рене.

Ван Стипхоут: — Други, ну-ну, други!

Рене: — Но мы наведаемся с тобой в один квартал, где есть определенного рода женщины.

Годковицкий: — Шшлюхи?

И он закатывается таким смехом, каким еще никогда не закатывался. И на Рене с Ван Стипхоутом нападает приступ смеха. Они смеются так еще и потому, что на гогочущего Годковицкого всегда забавно смотреть. А когда кто-то смеется вместе с Годковицкий, Годковицкий думает, что он отмочил что-то ужасно смешное, и смеется еще пуще, и смотреть на него еще забавней. Но Рене вдруг становится серьезным:

— Стоп, так легко это у тебя не пройдет!

Становится серьезным и Годковицкий: — Ччего?

И Ван Стипхоут серьезнеет. Он ждет какой-нибудь блистательной мистификации со стороны Рене, но у того на уме вещь абсолютно реальная:

— Завод тебя не отпустит!

Ван Стипхоут: — Это факт, друже!

Как Рене, так и Ван Стипхоуту от товарища Ферьянца и товарища Пандуловой доподлинно известно, что руководство приняло решение не отпускать с завода ни одного человека вплоть до окончательного преодоления кризисной ситуации — и прежде всего это касается инженеров и техников. Да и какая была бы в том логика: сам министр хлопочет, чтобы на завод пришло подкрепление, отыскивает инженеров по чешским предприятиям, в то время как собственных инженеров завод не удерживает и отпускает на все четыре стороны? Но Рене и Ван Стипхоут жаждут поселиться вместе, и завод мог бы, пожалуй, предоставить им такую возможность, но, увы, не предоставляет, и потому они вынуждены, при всем их уважении к кризисной ситуации, добиваться этого собственными стараниями.

Рене: — Единственно, если бы у тебя была какая-нибудь болячка, которую лечат только в Братиславе, тогда тебя, может, и отпустили бы!

Ван Стипхоут: — Факт, друже! У тебя ничего такого не имеется?

Годковицкий: — Нничего, ддруже, ннету! Яя зздоров, ддруже!

И тут же взрывается смехом здорового человека.

— Это ужасно, друже! — смеется и Ван Стипхоут. — Был бы хоть маленький катар! Язвенный катар, царь! Но ты здоров! Абсурд, до чего ты пышешь!

И Рене смеется. А что ему еще остается! Ни он, ни Ван Стипхоут ничего тут не могут придумать. Что ж, по крайней мере не придется им краснеть за то, что в сложную для завода минуту откомандировали с трудовой вахты инженера — героя труда.

Годковицкий: — У мменя ттолько этто ссамое! Ддругого нничего, ффакт!

Что «это самое»? Годковицкий вытаскивает из бумажника медицинское направление в педиатрическую клинику для терапевтического лечения заикания. И это называется ничего? Так и быть, придется уж испытывать угрызения совести по поводу того, что откомандировали одного инженера! Еще в тот же день Рене и Ван Стипхоут пишут от имени Годковицкого заявление, в котором настоятельно просят освободить его от занимаемой должности, обосновывая просьбу прилагаемыми медицинским направлением и справкой с нового места работы в Братиславе. И сила слова, как водится, ломает все преграды: завод отпускает Годковицкого.