Николай Гайдук - Романс о великих снегах

Длинноногий, быстробегий Стародым был ценным кадром – довольно скоро управлялся с телеграммами. Рано утром приходя на почту, он проворно сортировал депеши по номерам домов и по квартирам и, подтянув ремённую подругу на худом животе, начинал носиться, как наскипидаренный, сокращая дорогу через переулки, пустыри и всевозможные дырки в заборах – микрорайон был новый, не совсем ещё благоустроенный.

Гриша Тетерин, сменщик, с десятком телеграмм подолгу мог валандаться по этажам, по закоулкам микрорайона. А длинноногий Алексаха управлялся – как метеор. Правда, порою случалась задержка в пути, пробуксовка, но это никак не отражалось на качестве работы Стародыма, потому он сам «дирижировал» своими задержками – по доброй воле в гости заворачивал.

Сортируя телеграммы на почте, доставщики были обязаны все их прочитать, чтобы знать, кому чего скорей преподнести. И тут Алексашка проявил смекалку: придумал себе два кармана – светлый и чёрный. В светлом кармане были телеграммы, содержащие в себе что-нибудь приятное, поздравительно-радостное. А в чёрном – соответственно – телеграммы с чёрными вестями.

Рабочее утро своё доставщик молний начинал со светлого кармана.

– К вам едут гости! – объявлял с порога. – Прошу расписаться.

Хозяин или хозяйка улыбались до ушей, благодарили, и доставщик привычно ссыпался по лестнице через две-три ступеньки, дальше «рвал подмётки». Но иногда встречался кто-нибудь гостеприимный.

– Проходи, – широким жестом приглашал, – грех не выпить за хорошую весточку!

Доставщик усмехался.

– А за плохие вести, знаете, что было в былые времена?

Отрубали голову товарищу гонцу.

– Да ты что? Серьёзно? – Гостеприимщик делал глаза по ложке. – Ну, проходи, расскажешь, где и когда это было. Проходи, не стесняйся. Я закупил пять литров для гостей.

Несколько секунд помедлив на пороге, Алексаха соображал: ничего особо срочного уже не оставалось, кроме двух или трёх малозначительных телеграмм с поцелуями и признаниями в любви – эти могут подождать.

– Ну, что же, – говорил с нарочитой нехотью, – пять литров я, конечно, не осилю, а стаканчик приму. Надо смазать дорожку для ваших гостей.

– Надо, надо! – Хозяин выставлял белоголовку. – Я эту весточку давно поджидал!

Подобное гостеприимство доставщик ценил и лишнего себе не позволял – сидел за столом ровно столько, сколько можно было для приличия. Потом решительно вставал, откланивался и разносил остатки светлых телеграмм. И примерно так же получалось иногда с чёрными депешами. Какой-нибудь хозяин, мрачнея лицом, изрекал:

– Ну, раз такое дело – заходи, помянем!

И он заходил, поминал. И в результате такой работы Алексаха через день да каждый день домой являлся «кривой, как сабля». Жена укоряла, ворчала, а доставщик оправдывался.

– Радость у людей! Ну, как не поддержать? – говорил он, или совсем наоборот: – Горе у людей! Ну, как тут…

– Да тебе лишь бы выпить! – сердилась жена. – Всё тебе по барабану, сам так любишь говорить. Дома конь не валялся, а он по чужим квартирам шараборится, рюмки собирает.

Насчёт коня, который дома не валялся, жена ему напоминала уже сто раз, наверно. И Алексашка, наконец-то, внял гласу вопиющего в пустыне.

Однажды вечером в квартиру Стародыма позвонили. Жена открыла дверь и побледнела – до того перепугалась, в обморок едва не грохнулась.

На лестничной площадке – на пятом этаже – перед раскрытой дверью стоял косматый тёмно-серый конь с длинной пышной гривой, с длинным пышным хвостом. Оскаливая зубы, конь огромными глазищами пялился в прихожую, кованым копытом по коврику стучал. А рядом Алексашка – раскрасневшийся от выпивона, довольнёхонький. Держит коня за уздечку и улыбается.

– Ты же сама говорила – в доме конь не валялся.

Жена дверь захлопнула, побежала на кухню пить валерьянку, а Стародым на площадке так задорно, так весело громко ржал – как будто конь смеялся, а не человек. Из квартиры напротив выглянул мужик, не испугался, но удивлён был до крайности: как это Алексашка умудрился животину сюда притартать?

Здоровенного коня – рысака орловского или першерона богатыря – он бы, конечно, не затащил. Это был маленький пони, напоминающий миниатюрного тяжеловоза с короткими толстыми ногами, с тяжёлой головой, широким туловищем.

Но ведь и этого, миниатюрного, одетого в густую шерстяную шубу, нужно было как-то притартать до самой чердачной лестницы.

Когда он из подъезда выходил, какая-то старуха, сидящая на лавочке, охнула и чуть на землю не сверзилась, увидев коня.