Николай Гайдук - Романс о великих снегах

Ранним утром петухи раздухарились под окном. Прохладный туман по низинам стелился отсыревшими перьями. Над вершинами дальнего бора солнце шевелилось петушиным гребнем – малиновый жар с позолотой.

Боцман спозаранку собрался уезжать – дела. Страдая с похмела, он постеснялся заикнуться насчёт рюмки, надеясь на то, что хозяин сам догадается, но хозяин – трезвенник – не сообразил.

Стоя уже за воротами, боцман обнял Тихоню, постучал по «фанере» – новая рубаха облегала его грудь.

– А бабёнка тебе, дураку, золотая досталась. Марина – морское имя. – Боцман подмигнул. – Мариинская впадина…

Поглядев друг на друга, они рассмеялись.

– Григорич, так ты это, забегай, когда будешь в этих краях.

– Обязательно. Ну, всё, держи краба. – Батура протянул ему растопыренную пятерню.

И тут к ним подошёл Иван Антипыч, приволакивая хромую ногу – вчера он по делам куда-то уезжал.

– Провожает, поди, гостя, на сухую, – догадался старик, поглаживая бороду, не так давно отпущенную.

Григорий Григорич обрадовался.

– Если человек не пьет, – посмеиваясь, кивнул на Тихоню, – ему не понять…

– Так ты же вчера все свои трюмы опустошил, – напомнил Божко. – А у меня в закромах только закуска.

– Вот и возьми его за рубль двадцать! – Антипыч нахмурился. – Рази он поймёт? Я вот старик, мохом мозги поросли, а всё-таки сообразил, что человек тут, можно сказать, погибает.

Ну, пойдём, мил человек, подлечимся. Тут недалеко, через дорогу.

И так задушевно они в то утречко за столом посидели, так хорошо поговорили о том, о сём. И только после этого родители узнали, что послужило причиной столь странной перемены в характере сына, а потом – и в судьбе.

Причины этих перемен таились очень глубоко – на тёмном, страшном дне. Краснознамённый Тихоокеанский флот ту пору получил новую сверхсекретную субмарину. Время от времени подводники выходили в район учений, где проходили испытания – применялись глубинные бомбы. Уходя от бомбёжки, подводники решили залечь на грунт – на самую критическую глубину. А потом случились неполадки – долго всплыть не могли. Но и это ещё полбеды. Там, где они залегли, в районе глубокой впадины, оказалось наклонное, скалистое дно. Подводное течение медленно стало сволакивать лодку с глубины критической – на глубину смертельную. Огромный, прочный корпус постепенно сжимался в железных тисках океана. Выглядело это примерно так же, как если бы яблоко руках сжимали – всё внутри корежилось, трещало и «соком» брызгало. Трое суток не могли подняться на поверхность. Запасы кислорода на исходе. Нервы – на пределе. И вот тогда-то Тихоня Божко вспомнил о родной земле, которую мать узелочке сунула в карман перед отъездом. Он достал бумажку и стал читать, а потом повторять наизусть: «Отчий дом и отчая земля, оберегите и сохраните Божьего раба в путях-дорогах». В те кошмарные дни и ночи моряк-подводник выжил только благодаря молитве. (А выжили тогда, увы, не все). Он, может, потому и не свихнулся в те минуты, когда других матросов – слабонервных, буйных – простынями прикручивали к переборкам. А потом подводная лодка наконец-то поднялась из чёрной преисподней. Всплыли они где-то в районе Шикотана, всплыли и заплакали, глядя на рассветное розовое солнышко. И вот тогда-то он, моряк-подводник, впервые улыбнулся блаженною, счастливою улыбкой. Именно тогда он понял и оценил, что это такое – жить на земле, смотреть на небеса, дышать священным воздухом родных полей, берёз.

Сидя за столом в крестьянской горнице и глядя на берёзы под окном, бывший боцман, рассказав эту печальную историю, закончил с неожиданной бравадой:

– Родина своих героев помнит! Ему ведь даже орден дать хотели! За отвагу!

– Да что ты говоришь? – Антипыч встрепыхнулся. – А чо ж не дали?

Батура глаза опустил. Плечами пожал.

– Он отказался. Надо, говорит, не мне, а всем давать. – Тьфу ты, господи! – Антипыч от расстройства бороду подёргал. – Вот какой дундук! В кого он только?

– Да вы не волнуйтесь. Я ведь за тем и приехал… – Батура вынул тёмно-красную коробочку из-за пазухи. – Держи, отец, отдашь ему. А то он вчера закочевряжился. А где бумаги, говорит, на этот орден. А у меня их спёрли. В электричке.

Родители стали внимательно рассматривать награду – блескучую такую, с багрово-рубиновой эмалью, с позолоченными ободками, плотно обнимающими пятиконечную звезду с серпом и молотом.

– И за что ему эта железка? – поинтересовалась Елена Ермолаевна.