Сергей Литвинов - Лавка забытых иллюзий [сборник]

Дима сдавал в одной аудитории с Михаилом, и он вышел гораздо позже меня.

— Как ты?! — бросился я к нему.

— Да я-то что, — отмахнулся он с неким преувеличенным самопренебрежением. — У меня-то пятерка. Я для Мишки задачу решал.

— И как?

— Зубодробительно. Нам такие даже БээФ никогда не давал.

— Правда? О господи. Слушай, да как же они смогли — специально именно ему подсунуть сложную?

— Как-как! Просто! У него экзаменационный лист напечатан с красной полосой поперек — они б еще желтую звезду нарисовали. И тот, кто билеты раздает, всем их выдавал с верху стопки, а Мишке — снизу. Вот и вся недолга! Ладно, Серега, мы еще повоюем. Задачку мы с ним все-таки решили, вопросы он тоже знает, сейчас пошел отвечать.

Мы уж и моей маме на работу успели позвонить, и Галине Семеновне, что дежурила дома — доложили последние вести и искурили полпачки на площади перед институтом — а Михаила все не было видно. Наконец он появился. Мы ждали его в конце длинного-предлинного институтского коридора — ближе не пускали. И едва он вышел из аудитории и пошел к нам, уже по его виду, походке и по тому, как он прятал глаза, стало окончательно ясно: прекраснодушные мечтания не сбылись. Жизнь оказалась грубее, чем представлялась нам, и сука-Родина вдоволь поиздевалась только что над одним из своих птенчиков-сыновей.

— Ну, сколько? — вопросил я, и все-таки отлегло, потому что друг сказал не «два», а «три», это значило, что сохраняется надежда, и я похлопал Мишку по плечу, а Дима потрепал его по жесткому чубу.

— Не ссы, Мишка, прорвемся.

Родители велели нам после экзамена отдыхать, и мы еще раз позвонили Галине Семеновне и поехали смотреть фильм в кинотеатр с символическим именем «Россия» [8] Теперь «Пушкинский». . Давали комедию «Игрушка» с Пьером Ришаром, и с тех пор у меня навсегда от этого фильма осталось неприятное послевкусие — потому что я весь сеанс не мог не думать о том, как подло наша советская власть поступила с Мишкой и что жить с этой подлостью придется и мне тоже.

Итог истории вроде бы оказался благополучным, но язык никак не повернется назвать его таковым. Нашему другу подсунули сложнейший вариант и на следующем экзамене, письменной математике, — Дима решил свои задачи за сорок минут, а остальные три часа и двадцать минут пытался сделать Мишкины. Что-то они совместными усилиями сумели наскрести, потому что Б-н снова получил три. (У нас с Димой были, разумеется, пятерки.) Потом ему поставили еще одну тройку — по сочинению. И — о радость! — он получил четверку по устной математике.

Только тогда стало ясно, что Миша, несмотря ни на что — поступил. Не на ту модную специальность, на которую хотел (и куда поступили мы). Но он, слава богу, оказался в институте — который окончил в итоге с красным дипломом. Он пошел работать инженером-наладчиком, и десять лет кочевал по советским гидростанциям, от Вилюйской до Нурекской, внедрял новую технику. Так что долг свой за бесплатное образование вернул державе сполна. А в девяностом году, когда уезжали все, уехал и он.

Теперь Михаил больше двадцати лет живет на чужбине, как и вся его семья: жена Соня, сыновья Леня и Сема, мама Галина Семеновна, отец Анатолий Маркович. Однако в душе он, по-моему, так и не отлепился от России. При каждой возможности он рвется в Москву, звонит сюда мне и другим своим друзьям, а тех, кто приезжает к нему, старается принимать по-королевски.

А дети его, два парня, они уже не наши. Они умные, толковые, красивые. Между собой, когда не слышат родители, толкуют на иврите, и в Россию, откуда их увезли малышами, совсем не стремятся.

После первого курса Димка поехал в стройотряд в Астрахань. А я совершил поездку, о которой сейчас можно только мечтать: не хватит никакого времени и денег. А в некоторые места уже и не сунешься.

Сначала мы с Мишей проехали на теплоходе по Волге: города Горький, Кострома, Куйбышев, Саратов, Волгоград. В Саратове отстали, догоняли на такси наш лайнер в Камышине.

Конечной точкой маршрута был Ростов, мы погуляли там. Переехали в Одессу — в обоих южных городах у Михаила, как и положено выходцу из хорошей еврейской семьи, жили бабушки.

Потом я уже соло перелетел из Одессы в Новороссийск (там еще действовал аэродром). А через день отправился с другой компанией — взрослой, студенческой, в горный поход.

Мы стартовали в Архызе, который не был еще никакой маркой питьевой воды, и прошли по горам через перевал Дамхурц до самого озера Рица. Теперь я понимаю, почему в ту пору вся техническая интеллигенция при первом удобном случае срывалась в походы: только там удавалось спрятаться, убежать от советской власти, которая была вездесуща и залезала к нам в дома, под одеяла своими репродукторами и теленовостями. Плюс собрания, воскресники, субботники, летучки, политинформации…