Жауме Кабре - Голоса Памано

— И что же вы собираетесь поведать мне о войне?

Помещение было небольшим. Здесь все еще сохранялись старый очаг и дровяная печка для отопления. У окна — чистая, аккуратная раковина для мытья посуды. В глубине на стене — непритязательная полка для посуды, заполненная потрескавшимися от горячего супа тарелками. В центре — обеденный стол, покрытый желтоватой клеенкой, а в углу — газовая плита. У противоположной стены невнятно бормотал что-то маленький телевизор, на экране которого скандинавские лыжники совершали головокружительные виражи, прыгая с какого-то немыслимого трамплина; на накинутой на него кружевной накидке Тина увидела открытки с видами, происхождение которых она не смогла идентифицировать.

— Да нет, не я. Я хотела, чтобы это вы мне рассказали… Я прочла ваше интервью в журнале «Очаг» и…

— И хотите знать, почему моя нога за тридцать восемь лет ни разу не ступила на Среднюю улицу.

— Вот именно.

Таким же властным жестом, каким ее дочь пригласила Тину войти, пожилая дама велела ей сесть.

— Селия, может быть, эта сеньора выпьет кофе.

— Не стоит беспокоиться…

— Свари. — И пояснила: — Я не пью кофе, но мне нравится запах.

Три минуты спустя Тина и Селия из семейства Вентура пили крепкий эспрессо; старуха смотрела на них так, словно сей акт представлял для нее какой-то особый интерес. Тина решила не торопить события и ждала, пока старая дама проявит инициативу. Ждать пришлось довольно долго, но наконец старшая Вентура произнесла они переименовали улицу, назвали ее улица Фалангиста Фонтельеса.

— А кто такой фалангист Фонтельес?

— Школьный учитель, который приехал в нашу деревню, когда закончилась Гражданская война. Чтобы у вас не оставалось сомнений, его полное имя — Ориол Фонтельес.

— Он был моим учителем, — вмешалась Селия. — Правда, я почти ничего не помню о той поре, я была слишком маленькой. — И она вновь укрылась за безмолвием кофейной церемонии.

— Он был предатель, изменник, и нашему дому он принес одни несчастья. Да и всей деревне тоже. — И совсем другим тоном: — Выключи телевизор, дочка.

— А что стало с женой учителя?

Селия встала и, не произнося ни слова, исполнила приказ. На экране финский лыжник, готовый вот-вот поставить новый рекорд, из-за отключения трансляции безнадежно завис в воздухе. Старуха Вентура задумалась.

— Не знаю. Уехала.

— Вот ее я совсем не помню, — сказала дочь, вновь усевшись за стол.

— С тех пор, чтобы купить хлеб, нам все время приходилось делать круг по улице Раза.

— Да, никто из нашего дома больше ни разу не ступал на эту улицу. — Слегка понизив голос: — В память о моем брате.

У Тины екнуло сердце. Она совладала с собой и решила задать менее рискованный вопрос:

— А люди что говорили?

— Мы были не единственными, кто перестал ходить на эту улицу. — Старуха взяла чашку дочери и нетвердой рукой поднесла ее к губам, словно собираясь сделать глоток, но лишь с наслаждением вдохнула аромат кофе. Селия отняла у матери чашку, чтобы та ее не уронила, и поставила на место. Старуха, похоже, этого даже не заметила. — Рамона из дома Фелисо, бедняжка, так и умерла, не дождавшись нового переименования.

— А остальные?

— Бурес из дома Мажалс, Нарсис, Баталья… — Она прервала перечисление, чтобы вспомнить все имена. Взглянула на чашку с кофе и продолжила: — Семейство Савина, Бирулес… Ну и дом Грават, разумеется.

— Что они?

— Они были на седьмом небе от счастья; как они радовались, когда пришли националисты. А Сесилия Басконес, ну, у которой лавка, вот тварь, выскочила на улицу перед своим домом и принялась петь «Лицом к солнцу»…

Она сделала паузу, чтобы перевести дыхание, словно запыхавшись на бегу, и добавила все эти людишки были в восторге оттого, что улицу назвали в честь фалангиста Фонтельеса. Потом надолго замолчала, а Тина с Селией почтительно ждали, пока она снова заговорит. Тина подумала, что, судя по всему, все перечисленные имена огнем выжжены в памяти старой Вентуры.

Прошло целое столетие, прежде чем Тина осмелилась спросить:

— А остальные?

— Молчали. — Теперь она смотрела Тине прямо в глаза. — В этой деревне всегда было много немых. И много предателей.

— Мама…

— Но это правда! Назвать улицу именем этого ублюдка, который донес на моих дочерей, потому что подслушал их разговор в классе… — Она устремила взгляд в бесконечность, словно колеблясь, продолжать или остановиться. — Хотя было бы еще хуже, если бы улицу назвали в честь Тарги.