Жауме Кабре: Голоса Памано

— Твою мать.

— Но это же большая честь, товарищ.

— Кто ему сказал, что…

— Это отец Аугуст Вилабру всем разболтал. Приедет много народу, даже товарищи из Тремпа.

— В самый разгар войны, — сказал Гомес Пье. — И приедут…

— У нас нет никакой войны, товарищ, — оборвал его Тарга. — Так, отдельные стычки.

Знаешь что, сынок? Погосты в маленьких деревнях всегда напоминают мне семейные фотографии: все друг друга хорошо знают и покоятся себе спокойненько рядышком, каждый видит свой сон, и вся ненависть куда-то улетучивается в этом неизбывном покое.

— Вот что ты должен вырезать, Серральяк.

— Отлично. Но павший пишется через «и».

— Ты уверен? — Тарга в замешательстве посмотрел на него.

— Это моя работа.

— Ну значит, напиши через «и». Но если я узнаю, что ты ошибся, голову тебе оторву. Понимаешь, приедут очень важные люди.

— Да, сеньор Валенти.

— Постарайся закончить вовремя, до начала похорон, чтобы все почетные гости смогли это увидеть.

— Да, сеньор Валенти.

— Жаумет, сегодня мы не домашнее задание выполняем. И знаешь, что до меня, так я бы и вовсе не стал высекать это надгробие, пусть он и был твоим учителем. Мне совсем не нравится запечатлевать воспоминания об убийцах. Но иногда нам приходится делать то, что нам совсем не нравится, и это как раз тот случай: павший за Бога и Испанию и соучастник преступления, которое никогда не будет стерто из нашей памяти. Я точно по центру расположил?

— Да.

— Видишь? А здесь поставим заклепку.

— По одной в каждом углу.

— Очень хорошо, сынок. Скоро ты полностью овладеешь мастерством. Учитель, конечно, не заслуживает наших стараний, но я не умею плохо делать свое дело. Вот так, да?

— Да. Дай мне отшлифовать плиту, отец.

Ублюдочный учитель, сотворивший больше зла, чем сам дон Валенти, тот-то, по крайней мере, не притворяется, добряка из себя не корчит.

— Серральяк, вот ярмо и стрелы, прикрепи их. Их прислали из самой Лериды, так что ты уж постарайся.

— Но это ярмо тут же покроется ржавчиной. Лучше уж его вырезать прямо на камне, дон Валенти.

— Мне плевать, как ты это сделаешь, важно, чтобы сегодня ярмо и стрелы были на плите в наилучшем виде.

Лучше тебе о нем добрым словом не вспоминать, Жаумет, он этого не заслужил. Но на всякий случай никому не говори, что я тебе сказал. Аминь. А я все-таки вспомню его иногда добрым словом, потому что, по правде говоря, кое-что хорошее в нем все же было, и потом, он давал мне полезные советы по поводу твоего дальнейшего обучения. Вот она какая, эта жизнь, невероятно, но факт.

В строгом черном платье, с черной печалью в душе и с одеревенелым взглядом, Элизенда вошла в кабинет и положила бумагу на стол Тарги, который, несмотря на то что до церемонии оставалось совсем немного времени, поглощал уже второй бокал коньяка из хранившейся в шкафу бутылки. Для поднятия духа.

— Что это?

— То, что ты должен говорить.

— Но ведь говорить будет только отец Аугуст.

— Это то, что ты должен отныне говорить всегда и везде; крепко-накрепко вбей это себе в голову.

— Но ты мне приказала, чтобы…

— Я приказала тебе остановиться. Прочти это.

С некоторым недоумением он прочел, что учитель Ориол Фонтельес, павший во время атаки…

— Павший пишется через «и», — возмущенно заявил Тарга.

— Читай, тебе говорят.

…которая со всей очевидностью была организована партизанскими ордами, наводнившими наши горы, проявил необыкновенный героизм, что могут засвидетельствовать очевидцы героической гибели покойного, и так далее. Тарга поднял голову и с любопытством взглянул на Элизенду.

— Запомни на всю оставшуюся жизнь: кто бы и где бы тебя об этом ни спросил, все было именно так.

Она открыла сумочку и вместо печати для скрепления договора вынула оттуда пачку купюр, положила ее на стол и испытала отвратительное чувство, словно совершила подлость, оплатив своему наемному убийце нежелательное убийство в обмен на вечное молчание.

Долгую, нескончаемую минуту они пристально смотрели друг другу в глаза, и сей пронзительный и откровенный взгляд не оставил никаких сомнений: он навсегда скрепил глубокую, неразрывную, но при этом откровенно враждебную связь между ними. Наконец Элизенда закрыла сумочку и, не произнеся ни слова, удалилась. Оставшись один, Валенти Тарга с некоторым удивлением кончиками пальцев произвел оценку весомых материальных обстоятельств новой фазы отношений.

Он едва успел спрятать купюры, когда в кабинет вторгся славный товарищ Клаудио Асин, не спросив, по своему обыкновению, разрешения (ибо оно по умолчанию давно было предоставлено ему раз и навсегда), высокопарно заявив уполномочиваю тебя, товарищ, от имени Отечества и всех людей доброй воли воздать почести нашему павшему товарищу и назвать одну из улиц сей чудной деревеньки именем товарища Фонтельеса, и алькальд Тарга воскликнул какая чудесная идея, как это раньше не пришло мне в голову, проклиная при этом своего наставника и учителя Клаудио Асина, который всегда с нами, потому что тот влез, куда его не звали, потому что последнее, что он хотел бы прикрепить на солнечной стороне здания мэрии, — это имя своей жертвы.