Кендари Блейк - Девушка из кошмаров

Черные щупальца волос вздымаются у него над плечами за миг до того, как Аннина рука змеей проскальзывает по его груди и, схватив за челюсть, тянет вниз. Обеат скрипит, его черный язык хлещет по щекам, а она, морщась, разворачивает его к себе.

– Не приближайся к нему! – рычит она и впечатывает его тело в скалу с такой силой, что сыплются мелкие камешки. Она проделывает это снова и снова, молотя его о камень. Слышно, как выскакивают суставы.

– Ни хрена себе! – доносится запыхавшийся голос Джестин.

Обеат словно разъяренный зверь. Кончики пальцев у него заострены, и он раздирает ей грудь и плечи, полосуя мышцы, пока рука у нее не отваливается и его ноги наконец не нащупывают опору. Однако Анна не останавливается и, дергая плечом, бьет его головой о скалу так крепко, что та в любой момент может расколоться словно арбуз. Но не раскалывается. И кровь у него на подбородке только от ее прокушенной ладони, которой она держала его за челюсть. Она падает на одно колено, и хватка ее наконец ослабевает. Он бьет ее когтями по спине, и она оседает в грязь.

Невозможно, думаю я, пока он спокойно идет ко мне с капающей с когтей Анниной кровью. Больше всего на свете мне хочется убить его – за нее, за папу. Но это кажется невозможным. Он уже ближе. Достаточно близко, чтобы я почуял сладковатый запах дыма.

Джестин с трудом поднимается с земли у него за спиной, вопит « Лейлисай! » и бьет его кулаком по затылку. Он падает вперед, но успевает поймать ее за руку и с дикой силой приложить о камни. Выкрикиваю ее имя, но треск ее костей громче моего голоса. Бросаюсь вперед и вытаскиваю ее у него из-под руки. Зубы у нее красные от крови, текущей из уголка рта. Ноги волочатся сзади, подскакивая на камнях будто резиновые.

– Вот и всё, – стонет она. – Вот и всё.

Поднимает голову, и мы оглядываемся на обеата. Не знаю, что за заклятье она применила, но он по-прежнему согнут пополам. И еще кое-что: вокруг него клубятся тени, как будто он движется слишком быстро, неуловимо для глаз. То лишняя рука проступает, то голова, которой на самом деле нет. Кажется, вижу Стопщика графства 12, в знакомой белой футболке и кожаном плаще. Затем он пропадает. Но дело сделано. Он распадается.

– Что ты сделала?

Смотрю на Джестин. На лбу у нее выступили капли пота, кожа приобрела синеватый оттенок. Анна ухитрилась подняться и стоит на коленях рядом с нами.

– Это заклятье, – отвечает Джестин, брызгая кровью на подбородок. – Я думала, мне удастся сделать больше, но… – Она заходится от кашля. – Со мной покончено. Я умираю. А я не хочу умирать здесь.

В ее голосе столько удивления. Хочется что-то сделать, согреть ее или остановить кровотечение. Но сделать я ничего не могу. Изнутри она, вероятно, выглядит как человек, попавший под паровой молот.

– Возвращайся, – говорю, и она кивает.

Переворачивается на плечо, и когда она смотрит в землю, я понимаю, что она видит не камень, но Колина Бёрка. Бросает взгляд на Анну, видит черные вены – и улыбается. Затем переводит взгляд на меня, последний раз, и подмигивает. Брови у нее сходятся на переносице, и глаза закрываются. Кажется, что она падает, падает сквозь камень – и вот ее уже нет, словно и не было никогда.

За спиной у нас обеат по-прежнему корчится, зажимая руками голову в попытках не дать ей распасться. Смотрю на Аннину сломанную руку, на ее раны, на впитывающуюся в платье кровь.

– Больше не давай себя ранить, – говорю я ей.

– Это не будет иметь значения потом, – отвечает она, но, когда я отворачиваюсь, остается стоять на коленях.

Атам у меня в руке как дома. Я ничего не жду. Я не знаю, что случится. Только знаю, что зарежу гада, там и выясним.

По мере приближения мне в ноздри заползает его запах, тошнотворный дым, а помимо него затхлый запах мертвечины. Так и хочется произнести что-нибудь этакое, хлесткое, типа «тебе конец», но я сдерживаюсь. Вместо этого бью его ногой в живот, чтобы удобнее было воткнуть атам ему в грудь на всю длину клинка.

Никакого эффекта. Он орет, но он и раньше орал. Вытаскиваю нож и бью снова, но в этот момент его пальцы смыкаются у меня на предплечье и сдавливают его. Кости под кожей крошатся, когда он поднимает меня, выпрямляясь во весь рост. Тени духов по-прежнему мерцают в воздухе вокруг, то появляясь, то пропадая. Вглядываюсь пристальней, высматривая лицо отца. Перестаю высматривать, когда зубы обеата вонзаются мне в мышцы. Рука инстинктивно сгибается, но это все равно что крылья бабочки против бульдозера. Он дергает головой – и большая часть плеча у меня отрывается и остается у него в зубах.