Нелли Карпухина-Лабузная - Исповедь живодера и другие истории адвокатского бытия

И не дали той телеграмму, по телефону не позвонили.

В большом коридоре властного здания вышли дяди серьёзные и только одно и спросили: братова приехала с вами? Полина и выступила наперёд: сын мой не виноват, и братова тут нам не треба! (не нужна).

Властные люди переглянулись, да сказали ей прямо в лицо: вы мать? Полина ответила «так» (да по-украински). А они: «не виноватый сыночек? А ничего, что ваш сын задавил двух женщин, причём одну насмерть»?

И ушли. И забрали сыночка.

После смерти сынка жить стало тяжче. Обнаглели соседи, стали переть со двора и фрукту и ягоду, не раз и не два лёх вскрывали – напасть!

Младший сыночек в Крыму проживает, сам фрукту-ягоду с дерев продаёт. Ему некогда часто мотаться к матери за 800 километров. Подкинет деньжонок ей на лекарства и ладно. Своих хватает забот. Огород, свиньи и молодицы. Крутиться требуется мужику, свой дом-быт обустраивать. Сын дом двухэтажный отгрохал в селе, на кубышку дом смахивал. А сыну нравится. Сам горбатился, сам несуразицу вылепил, сам и живёт.

Однажды Полину бронхитом скрутило, да так, что поехала в город в больницу ложиться. Лежала там три недели, и зря. Бронхит не прошёл, врачи залатали старые дыры, и иди, бабка, домой.

Поплелась на вокзал, добралась до дома. И – ах! Дом зияет девственной пустотой. Вместо окон провалины. Вынесены и стекла, и ставни. Стужий ветер гуляет по комнатам, выметая оставшийся сор. Ни сундуков, ни телевизора, ни табуреток, ни даже совка. Все вынесли люди. Добрались до чердака и оттуда всё выгребли. Чуть не по камушку дом разнесли, да дом сложен славно, строился на века. Стоит холодная громадина остова дома, пугает народ своей серою массой. Дом нежилой. Печи остыли. С печи сбиты плитки старинные, изразцовые, что доставала когда-то да пёрла из Мурманска.

В «каса-маре» пусто и грустно. Валяются на полу два гранёных стаканчика да бутыль от самогонки. Да цветочки искусственные, запылённые растоптаны кирзовыми сапогами.

Вот и всё добро старой бабки на сегодняшний день.

Повыла, повыла, подалась со двора. Оглянулась в надежде, что хоть какой поросёночек остался живехонек? Ага, размечталася старая! Ни поросёнка, ни курицы во дворе. Только ветер осенний воет и вторит ей, тоже воющей, как этот ветер осенний: тоскливо и тяжко.

Младший приехал, сын нелюбимый, забрал свою мать. И стал обихаживать старую старость. У него на руках в постылом тёплом Крыму умерла. И похоронена. Вдали от могилы сына родного, сына любимого, старшего сына. Вдали от могилки младенца-внучонка. Вдали от могилы нелюбимого мужа.

Вдали от могилы, что раньше был домом.

А что с той машиной? Да проржавела.

А с внуками как? Трое-четверо проживают в Крыму, одна перебралась с матерью вместе на север Италии, где и живёт уже много лет.

Дом разрушается. Прогнили полы, печь покосилась, изразцы на ней частично разбиты, частично сворованы. Зарастает травой большое подворье. Яблони, груши, черешни и вишни срублены на дрова. Село то большое, охотников до чужого добра хватает пока. Где картошка росла да помидоры соседи хозяйствуют, собирая раз в год урожай.

Того и гляди, разберут дом по камушкам. Кому на забор, кому на скотинник.

Помнят ли старую? Вспоминают в селе? Навряд ли. Новое поколение не знает, старое или повымерло, или предпочитает молчать о покойнице, помня завет, что о покойниках или хорошо или ничего.

Вот, слово точное. Ничего!

Ничего не осталось от тяжких трудов: ни дома, двора или скотины, ни мужа, ни сына.

И даже могилка её не у края родного села, а за околицей шумного степного села, где младший сын проживает в своём одиночестве.

Вспоминают внуки старую бабку? И как?

Предыстория-присказка

Я – Валентина. Если хотите, Валентина Ивановна. Моя история началась в Севастополе, в начале семидесятых.

Но хочу начать по порядку.

Жил-был поручик. В Крыму. Да не в Джанкое каком или в Старом Крыму. Жил в Севастополе. Дом имел в самом центре славного города. После революции, той, что в семнадцатом прошлого века, его не обидели. Стал служить новой власти, дом остался при нём. Потом лихолетье войны наступило. Надо было как то прожить. Дом поделил, стал проживать в одной половине. Вторую продал. На те деньги и жил. Жена, красавица-полька, давно умерла, детишек Бог им не дал.

Старость пришла. А с ней и болезни. Стало невмоготу самому проживать, самому дом топить, обеды варить, садик садить.

Как мы с ним познакомились, я уж не помню, вроде на дне рождения у соседа его, старого мичмана. Старик, как подвыпил, на старость стал бить, про тяготы да больные колени. И там у него свербит, и там у него болит, и там чешется. Известное дело – старость! Она никого не помилует, имей ты хоть сто регалий или двести.