Петр Хотяновский - Грязная Сучка

В тот же день, во время вечерних склянок, Звон переселился в корабельную рынду и узнал от нее, что корабль с грузом колониальных товаров держит курс в далекую северную страну, в порт, от которого Звон легко мог добраться до женского монастыря и Колокола, давшего ему жизнь.

Возвращение к родным берегам было не очень долгим, но крайне скучным. Рында, приютившая Звон, была неразговорчивой, звук склянок, которые она отбивала несколько раз в сутки, был тусклым, что понятно – ее, как и сотни других, отлили на заводе уставшие от жизни мастера из сплава, не содержавшего ни грана чистых благородных металлов, но пропитанного болезнями и нищетой. Рынду не интересовали рассказы Звона, а непонятные нотки, помимо воли появившиеся в ее звучании, раздражали. Звон это чувствовал. Перед наступлением часа склянок он сжимался в комочек и забивался в металлическую дужку на куполе рынды, где веревка крепления почти полностью заглушала его голос. И только когда птицы принесли на своих крыльях воздух родных берегов, Звон, зазвучав полным голосом, заглушил рынду и перелетел к колоколу в церкви маленькой прибрежной деревушки, где священник служил Рождественскую службу, исповедовал прихожан после долгого поста, отпускал им грехи, и те, едва выйдя из церкви, снова начинали грешить чревоугодием, пьянством и блудом, наполняя воздух острыми запахами жизни и благовеста, от которых Звон захмелел и ощутил Невыносимое Счастье от звуков знакомой речи.

Церковный колокол был рад неожиданному гостю, уговаривал остаться в нем подольше и, прежде чем вернуться к месту служения в свой Колокол, выяснить, остались ли на месте его Колокол и Женский монастырь. За долгие годы отсутствия Звона в этой части света произошли большие изменения: церкви и монастыри стали разрушать, древние книги и намоленные иконы, сотни лет хранившие в себе голоса радости и скорби верующих, предают огню; колокола, даже самые простые, отправляют на переплавку, а на благородные колокола, отлитые из самородной меди, олова и серебра, объявили охоту, и щедро платят за поругание, не думая о каре Господней и проклятии потомкам до седьмого колена.

Морозными ночами, когда небо опускалось почти до земли, Звон бродил между звезд, стараясь с высоты Космоса увидеть Женский монастырь и услышать голос своего Колокола в Хоре Голосов Утренней Тишины. Но голоса Хора не долетали до маленькой деревенской церкви, и тогда, рискуя исчезнуть навсегда, Звон, в Пасхальную неделю, когда земля наполняется скорбными и радостными звонами колоколов, отправился искать свой Колокол и Женский монастырь. Ориентируясь по звездам и запахам родных краев, принесенных попутными ветрами, он перелетал от колокольни к колокольне, которых осталось так мало, что приходилось набираться сил без разбора у всего, что хоть чуть-чуть звенело: в полевых колокольчиках; в звоне разбитой посуды; в бубенцах, пришитых к одеждам бродячих артистов; и в звоне назойливых комаров, пока однажды, на рассвете, он не услышал Звон Утренней Тишины, который помог ему добраться до своего Монастыря в тот момент, когда какие-то люди безуспешно пытались перерубить толстую цепь большого Колокола и сбросить его с колокольни на землю, где уже лежали расколотые ударами молота небольшие колокола, а по монастырскому подворью с мольбой и проклятиями бегали монашки, отбиваясь от пьяных насильников, среди которых были вчерашние законопослушные прихожане, молитвенно преклонявшие колени перед чудотворной мироточивой иконой Богоматери, которую теперь искали и не могли найти, чтоб сжечь ее в огне костра с другими иконами.

Звону показалось, что он опять попал во Временную Дыру, переполненную всем, что уже произошло, и должно случиться в будущем; попал в пространство без конца и начала, пронизанное лишенными смысла, но пугающе реальными недосмотренными снами бестелесных сущностей, из которых невозможно вырваться, убежать – ноги липнут к пустоте. Чтоб разрушить видение, Звон вобрал в себя все когда-либо услышанные звуки мира, ударил ими Колокол и вышел из него Звоном гораздо мощнее того Звона, с которым родился, но не улетел, как тогда, познавать мир за краем горизонта, а обрушился всей мощью своего голоса на головы насильников, и они упали на землю, чтобы уже никогда не подняться. В живых не осталась и Настоятельница. Пряча на груди чудотворную икону Божьей Матери, она, мокрая от мироточивых слез скорби, укрылась в келье, где и приняла смерть под рухнувшими от пожара стенами монастыря.