Петр Хотяновский - Грязная Сучка

К вечеру Бакалавр и Рыжая Собака добрались до знакомого с детства дуба на вершине горы. Годы нисколько не изменили его: в шелесте листвы и сейчас слышались слова, из которых Бакалавр когда-то складывал стихи или просто разговаривал с деревом. Сегодня говорить не хотелось – только слушать. Привалившись спиной к стволу, он вслушивался в шорох листьев и шелест выпадающих из них слов; разглядывал возникавшие вспышками картины прошлого и вспоминал обрывки неизвестно когда виденных снов, в которых не хотелось искать смысл, а только смотреть и слушать, как это делают новорожденные дети, наполняя свое сознание знаками будущей жизни.

Погруженный в воспоминания, Бакалавр не сразу увидел подошедшего Мальчика. Бакалавру показалось, что он похож на него, маленького, но не живого, а на миниатюрный портрет, который мать Бакалавра заказала еще до его рождения и носила в медальоне на груди в надежде, что это поможет ей выносить и родить живого сына после пяти мертворожденных девочек. Бакалавр не стал спрашивать Мальчика про родителей. Остров, на котором они оба родились, не такой большой, и в каком-то колене у них, наверно, есть общий предок. Познакомься Бакалавр с Мальчиком раньше, обязательно отписал бы ему часть наследства или сделал дорогой подарок, но сейчас в его карманах не было ничего, кроме случайно застрявшей золотой монеты, к которой Мальчик не прикоснулся: он ждал другого подарка, и Бакалавр отдал ему слюдяные очки. Не сказав ни слова благодарности, Мальчик надел очки, огляделся и, громко смеясь, побежал вниз по склону, не обращая внимания на раскаты грома, на молнию, в один миг спалившую за его спиной дуб и Бакалавра.

В последние секунды жизни Бакалавр успел увидеть не только всю свою прожитую жизнь, но и будущую жизнь Мальчика, добывшего с помощью слюдяных очков много славы, много позора, военных побед, поражений, любви, богатства, нищеты, предательства, ненависти; которого потом отлили в бронзе и поставили стоять в дурацкой шляпе на площади перед собором в качестве назидания потомкам – крепить славу государства и собственную славу пролитием непонятно за что чужой крови и гордиться этим; и отмечать шумными шествиями, и класть к подножью памятника цветы, и отмывать по праздникам бронзового идола от помета голубей, прилетавших специально для этого с острова в середине океана, не обозначенного ни на одной карте мира. Последней мыслью Бакалавра было: «Мальчик глупо прожил жизнь. Он не испытал Невыносимого Счастья и не услышал Звон Утренней Тишины».

Рыжая собака лизала постаревшее в одно мгновенье на шестьдесят шесть лет, шесть месяцев, шесть дней и шесть часов мертвое лицо Бакалавра, пока следующий удар молнии не отправил и ее в пространство Вечной Жизни и Вечного Скитания.

Дуб горел всю ночь. Разбрасывая искры, поджигая сухую траву и смолистые кусты можжевельника, ветер гнал огонь вниз по склону. Люди в панике покидали свои жилища, со страхом наблюдая, как пожар, подобно потоку раскаленной лавы, несется к городу, но, дойдя до дома Бакалавра – он первый был на пути огня – неожиданно погас. Дуб еще догорал, когда Мальчик разнес по городу слух, что пожар – дело рук Бакалавра: неожиданно постарев, он впал в слабоумие, поджег дуб и хотел спалить весь город, но удар молнии испепелил его самого.

Весть о смерти Бакалавра обрадовала горожан. Сначала они поделили имущество, оставленное городу по завещанию, потом разграбили дом, а когда выносить стало нечего, сняли окна и двери, разобрали по кирпичику стены и долго бегали по двору, ловя обезумевших от страха кур. Кто-то хотел выполнить единственную просьбу Бакалавра – повесить Рынду на рею строящегося на стапелях корабля, но местный Падре потребовал уничтожить Рынду, чтоб она никого не смущала разговорами о Танце Звезд и Звоне Утренней Тишины. Рынду выкинули во двор, и несколькими ударами тяжелого молота раскололи ее. С последним ударом из Рынды вылетел Звон Колокола из далекой северной страны. Покружив над городом, он вошел в звоночек, висящий над входом в портовый кабак. Ему, несущему в себе звон благородного сплава и голос частицы тела Святого Великомученика, обидно было звякать ржавой железкой, отмечая приход и уход посетителей, но это помогло ему дожить до того дня, когда в кабак вошли матросы с приплывшего накануне в порт корабля, потребовали водки, напились и устроили драку, ругая друг друга на языке, на котором молились монашки, и по заказу которых когда-то был отлит его Колокол.