Началось самое дальнее путешествие императора. Под колокольные звоны, под пышные молебствия, под клики народных скопищ синие поезда помчались через всю Россию. Приложившись в Смоленске к иконе Божьей Матери Одигитрия, царь прикладывался на другой день в Орле к Балыкинской, в Курске — к Чудотворной, в Харькове — к Елецкой, во Владикавказе — к Моздокской.
От Владикавказа пошли в обход Кавказского хребта на Баку.
Утром — пестрый от цветов и флагов дебаркадер тифлисского вокзала, молодецкие шеренги почетного караула и звонкий голос князя Абхазии — предводителя губернского дворянства:
— Приветствуем нашего государя и радуемся всей душой прибытию его в свою древнюю Иверскую землю!
Выйдя на вокзальное крыльцо, как в день объявления войны в Петербурге, царь услышал волнующий голос народной стихии. Море голов, океан криков, пения, музыки. Такой же восточной гаммой приветствовали императора все улицы Тифлиса, по которым он следовал в Сионский собор. Из православных и армяно-грегорианских церквей выходило духовенство с крестами, с иконами под колокольный звон.
В Сионском соборе приложился к кресту из виноградных лоз, перевитому волосами святой Нины. Преосвященный Питирим подвел его к аналою с массивным серебряным крестом.
— Ваше величество, этот крест — дар вашего предка, основателя династии — государя Михаила Федоровича.
Император вспомнил пулковский разговор, после которого отменил общую мобилизацию, и помрачнел. Тайна Сириуса взволновала его опять.
В Ванском соборе его ждал Кеворк V — католикос всех армян с епископами Мисропом и Багратом, а оттуда по кривым узким уличкам, устланным великолепными коврами, прошел в мечети шиитов и суннитов. Шейх-уль-ислама Ахунда Гуссейн-заде встретил его молитвой: «Господи! Одели нас даром покорности и воздержи от преступного неповиновения… Удержи руки наши от притеснений и хищений».
Четыре дня Тифлис пел, плясал, сыпал цветами. Проводы состоялись вечером. На вокзал шли с факелами при несметном стечении народа. В дороге свита с восторгом вспоминала гостеприимную столицу. Многие мурлыкали потихоньку «Мравал Жаммиер», «Самщобло» и «Аллаверды». Их распевали накануне вечером на рауте в доме мадам Сарджевой на Сергиевской улице.
Возвращаясь в северную столицу, император долго колесил по Рязаням, по Тамбовам, чтобы обогнуть Москву — логово всех ненавидящих, всех жаждущих его погибели — Гучковых, Львовых, Челноковых, Коноваловых.
Москва была уже не царствующий град, но вертеп земств и городов — неизвестно как родившихся. Родила их война хилыми, чахлыми, обреченными на исчезновение, но поспело живительное снадобье — семьдесят два миллиона рублей от ненавистной казны. Потом — еще сто семьдесят семь миллионов.
День своего ангела царь захотел провести не здесь, а в Воронеже. Туда к нему ехала с дочерьми Александра Федоровна. Она не могла миновать Москву. Но крамольная столица встретила ее интригой. Царица жаловалась на генерала Джунковского, скрывшего время ее приезда и лишившего торжественной встречи. Говорили, будто народ не вышел оттого, что с нею была Вырубова — кто она такая, чтобы мы встречали ее наравне с государыней?!
Тон задавала Тютчева, бывшая воспитательница цесаревен. В Москве к ней благоволила великая княгиня Елизавета Федоровна, родная сестра государыни.
При встрече царица едва коснулась холодными губами сестриной щеки.
— Я много слышала об образцовом порядке твоих госпиталей и хотела бы взглянуть на них.
— Можешь сделать это в любое время.
— Но если ты не рада или это неудобно тебе, я займусь чем-нибудь другим.
— Ты всегда подозрительна, Аликс, и недобра к своим родственникам.
— Но родственники меня тоже не балуют добрыми чувствами.
* * *
После Воронежа — Тамбов, Рязань, снова Москва.
На этот раз полный церемониал и пышность встречи. Оркестры, почетные караулы, несметные скопища народа. А на другой день — смотр войскам, хождение по лазаретам. Кишкин, Рябушинский, Трубецкой, Львов, Челноков, Долгоруков сопровождали царя, докладывали, объясняли, кричали «ура».
— Ехидны! — скрежетал князь Орлов. — Какими льстивыми и угодливыми прикинулись! А ведь каждый готов тут же съесть государя!.. И лазареты показывают, как ярмарочные торговцы, товар.
— Не будете же вы отрицать, князь, что лазареты у них образцовые; есть чем похвастать. Наша петербургская знать пооткрывала в своих особняках лазареты на десять, на двадцать коек, а здесь большие многоэтажные дома, вмещающие сотни и тысячи раненых. И какая чистота, какой порядок!
Читать дальше