Николай Ульянов - Сириус

Но приехал Сазонов и целый час говорил о бедственном положении Франции. Намюр готов капитулировать, весь Люксембург покрыт ослиными шкурами, как называли французы серые немецкие мундиры. Они захватили землю, смежную с Лотарингией, не говоря уже о половине Бельгии.

— Мы теперь оставили мысль о продвижении в Эльзасе, — сказал Палеолог, — левое крыло нашего фронта загибается к юго-западу под напором фон Клука и Бюлова. Приближается час, когда России предстоит выполнить свои союзнические обещания.

Сазонов жаловался, что Палеолог нажимает на него сильнее, чем фон Клук на французов, требует ускорения нашего движения на Берлин, дабы оттянуть германские силы от Парижа. По его словам, уже вывозят золото из подвалов французского банка. Пуанкаре ночей не спит, снедаемый мыслью о неизбежной эвакуации столицы.

— Я всячески заверил посла, что наша Ставка делает все, чтобы помочь союзникам, но он твердит одно: Ставка слишком медлит. Надежды он возлагает на вас, государь, дабы вы своим державным словом воздействовали на командование.

— Мне жаль Пуанкаре, — проговорил государь.

Неожиданно вернулся Жуков.

Как офицер конвоя, он явился к своему командиру графу Граббе:

— Направлен верховным главнокомандующим в Царское Село для личного сообщения государю императору.

В гофмаршальской части — переполох. Не было случая, чтобы флигель-адъютант его императорского величества являлся посланником к государю от другого лица. Но после многих колебаний граф Бенкендорф доложил, и государь принял Жукова в гостиной в присутствии императрицы.

— Как вы попали в Ставку? Мне говорили, что вас посылали не туда.

— Так точно, ваше величество, я ехал в Белосток, но, представившись командующему Северо-Западным фронтом генералу Жилинскому, получил назначение во вторую армию. Генерал Самсонов со своим штабом был уже в пути, и мне пришлось догонять его.

Жуков рассказал, как в одной немецкой деревушке предстал перед командующим второй армией. Лицо усталое, нервно-издерганное, глаза — со всеми признаками недосыпания.

— Вы видели в пути, господин полковник, что делает штаб Северо-Западного фронта с нашей армией? Нас гонят немилосердно без сна, без отдыха. На все мои протесты — либо молчание, либо ответы, граничащие с оскорблением. Инициатива отнята у меня. Если будет так продолжаться, я окажусь командиром двухсот тысяч полумертвых от изнеможения солдат. Ставка верховного главнокомандующего прислушивается больше к голосу генерала Жилинского, чем к моему. Вы моя последняя надежда. В бою вы еще успеете побывать. Сейчас мне нужна не храбрость ваша, а другое. Поезжайте в Ставку и расскажите все. Если на телеграммы не обращают внимания, то флигель-адъютанта государя императора не могут не выслушать.

Генерал приказал приготовить аэроплан, на котором Жуков вылетел и в тот же день был в Ставке. Его принял начальник штаба генерал Янушкевич и тотчас доложил великому князю. Наутро приказ: в армию генерала Самсонова не возвращаться, а ехать в Царское Село, чтобы доложить его императорскому величеству обо всем виденном. Верховный главнокомандующий придаст этому большое значение. Поощряемый французской главной квартирой, генерал Лагши настаивает на ускорении нашего наступления «на Берлин». По его словам, Франция навсегда разочаруется в своем восточном союзнике, если Париж будет взят немцами. Ни занятие нами нескольких городов, ни вызванная этим паника в Восточной Пруссии не удовлетворяют его. Между тем, по словам Янушкевича, великий князь не может требовать от Самсонова еще большего ускорения марша.

Докладывая императору, Жуков чувствовал его глухое недовольство. Николай Александрович не терпел малейшего касательства своих придворных слуг к государственно-политическим делам. Его глубоко возмутил поступок великого князя, позволившего себе отправить к нему собственного его флигель-адъютанта с таким поручением. Жуков знал, что он уже чем-то запятнан в глазах государя.

— Ну, а что же вы видели и о чем должны были говорить в Ставке?

— Представьте себе, ваше величество, поле, по которому сколько хватит глаз тянутся повозки и телеги. Это был обоз корпуса генерала Клюева. Проезжая мимо, я видел выбивавшихся из сил лошадей, колеса телег, уходивших в песок по самые ступицы. Лошади, покрытые пеной, не могли их вытянуть. Коней выпрягали, вели в голову обоза, чтобы удвоенными и утроенными силами продвинуть на некоторое расстояние передние возы. Потом возвращали назад, чтобы таким же способом подтянуть оставшиеся повозки. От них исходил тяжелый запах.