Виктория Токарева: Дома стоят дольше, чем люди (сборник)

Вся эта история со счастливым концом произошла не в Швейцарии, а в Москве, на улице Лобачевского, дом 42.

Я велела дочери встретиться с Норайром и вручить гонорар. Деньги – эквивалент благодарности.

Она поехала в больницу. Норайр конверт не взял. Тогда моя дочь сунула конверт ему в карман и принялась убегать.

Норайр догнал ее уже на улице, стал возвращать конверт в ее сумку. Дело дошло до драки. Прохожие оборачивались. Что происходит? Молодой врач в белом халате и элегантная молодая женщина широко машут руками с напряженными, почти зверскими лицами.

Норайр победил. Деньги остались в сумке дочери, а Норайр скрылся в больнице и растворился в больничных коридорах. Точка.

Мне рассказали такую историю: приехала японская делегация, им показали наш 2-й часовой завод. Японцы смотрели, вежливо улыбались, качали головами.

Директор часового завода спросил: «Мы сильно от вас отстали?»

Японцы вежливо ответили: «Навсегда».

Не знаю, как с часами, но с медициной – большой прогресс. 31-я больница не хуже швейцарской клиники: те же белые палаты, те же золотые руки, тот же результат. Не знаю, как насчет музыки Вивальди, но наркоз тот же самый, спинальный. И никто не пылесосит твой кошелек. И Норайр – не хуже Верли. Он делает по четыре операции в день, и всякий раз «бьен алле».

Больше не надо ехать за границу, вылечат и здесь. У себя дома. Не надо отправляться в чужие края, в чужой язык, где тебя не понимают и с энтузиазмом залезают в твой карман.

Какое счастье, когда можно рассчитывать на свою страну. Какой покой…

Моя страна – это Норайр Захарян, Георгий Голухов, адвокат Кучерена, клиника Бакулева, издательство «Азбука». Список можно продолжить: Михаил Жванецкий, Эрнст Неизвестный, Юрий Норштейн и еще многие, многие…

Страна – это люди.

Однажды я шла по дачному поселку и встретила драматурга Александра Хмелика. Он вез перед собой коляску с ребенком.

Сейчас этому ребенку больше сорока, стало быть, встреча случилась сорок лет назад.

Мы поздоровались.

– Над чем вы сейчас работаете? – вежливо спросила я.

– Ни над чем, – ответил Хмелик.

– Как это? – растерялась я. – Почему?

– Надоело, – просто объяснил Хмелик.

Александр Хмелик был успешным драматургом, его имя было на слуху. Я удивилась: как можно не работать, если у тебя получается? Если это надо людям, если люди ждут. И главное, это такое счастье: сидеть за столом и создавать свой мир. Ты создаешь из ничего – нечто. Как бог. Только что – пустота, но ты бросаешь на бумагу слова, и уже прорисовывается твоя вселенная. У Гарсиа Маркеса – это Макондо, у Фазиля Искандера – Чегем.

– Почему? – переспросила я.

– Потому что талантам надоедает, а гениям нет, – объяснил Хмелик.

Он не метил в гении. Он считал себя талантом. А талантам – надоедает.

Мы разошлись, каждый в свою сторону. Хмелик повез коляску дальше и не отрываясь смотрел в крошечное личико любимой дочки.

Сейчас эта дочка – автор знаменитого фильма «Маленькая Вера», блестящий драматург.

Я запомнила эту встречу и эту фразу: «Талантам надоедает, а гениям – нет».

Прошло сорок лет. Мое поколение переместилось в третий возраст, а именно: от шестидесяти до девяноста.

Я наблюдаю: кто работает, а кому надоело.

Лев Николаевич Толстой свою лучшую повесть «Хаджи-Мурат» закончил в семьдесят шесть лет. Значит, Лев Николаевич – гений, сие уже установлено временем. Он жил до нашего рождения.

Хочется поговорить о тех, кто живет сегодня. С нами. Ходит рядом. Звонит по телефону. Мы слышим его голос. Видим в телевизоре его лицо. Ничего особенного. Обычное лицо. И голос обычный. А он – гений.

О ком речь?

Гия Данелия. Вообще-то он Георгий Николаевич, – это для сегодняшнего поколения. А для нас, его современников, – Гия.

Я познакомилась с ним в его тридцать шесть лет. Это был яркий, многопьющий, ранознаменитый грузин русского разлива. Он говорил о себе: «По количеству выпитого я выполнил норму маленького европейского городка». И это правда. Все волновались за его здоровье. Его чудесная мама плакала басом и говорила: «Я не хочу жить и ждать, когда он умрет». Но Гия пережил всех трезвенников. В августе ему исполнилось восемьдесят четыре года.

Он постоянно ставит перед собой задачи и выполняет их.

В шестьдесят лет он сказал себе: «Что может быть противнее пьяного старика?» И бросил пить. Раз и навсегда. Завязал.

Легко сказать: завязал. Это редко кому удается. А он победил практически неизлечимую болезнь.