Виктория Токарева - Дома стоят дольше, чем люди (сборник)

Я попала к профессору Верли. Операция длилась часа два, но я неплохо провела это время. Мне сделали спинальный укол, включили музыку Вивальди. Я не чувствовала никакой боли и думала о том о сем… Под музыку хорошо думается. Можно даже сочинить сценарий.

В конце операции меня надо было перегрузить со стола на каталку. Это называется «из болота тащить бегемота». Верли кряхтел, но справился.

Он подошел к моему началу, то есть к голове и сказал: «Бьен алле».

Это значило: операция прошла хорошо.

А я и не сомневалась. Я за тем и ехала.

Забегая вперед, могу сказать: все срослось как надо. Через полгода я забыла, на какой ноге была операция, на правой или на левой. Но… Денег взяли в шесть раз больше. Не в два, не в три, а в шесть. Делали какие-то никому не нужные процедуры, занимались приписками. Швейцарцы – жуки. Беззастенчиво вытягивают из русских деньги, как пылесосом. Почему? Потому что русские без страховки. Никто не потребует отчета. Русские как коробейники: приедут – уедут. Можно и обобрать. Но главное – нога. Операция «бьен алле». Все остальное не существенно.

Рядом со мной в отдельной палате лежал наш посол в Корее. Ему меняли тазобедренный сустав.

На другой день после операции он встал и пошел. Никакой температуры, никакого остеомиелита.

Заглянул ко мне, познакомиться.

Мы беседовали. Я обратила внимание: посол не смотрит собеседнику в глаза. Смотрит куда-то в сторону или вниз. Может быть, посол боится, что по его глазам я прочитаю государственный секрет.

Я не умею общаться, если не вижу глаз того, с кем разговариваю.

К послу каждый день прибегала его жена, на тридцать лет моложе, и приносила пластмассовую коробочку с черникой.

Дело прошлое. С тех пор минуло двадцать пять лет. Моя левая нога работает так же, как и правая.

Я сделала вывод: лечиться надо в Европе, а значит – копить деньги.

Говорят, здоровье не купишь. Купишь! В том-то и дело…

Время идет вперед и никогда не останавливается. Только в минуты счастья или страха.

Мы с мужем перетекли в третий возраст, что тоже неплохо. Лучше быть старым, чем мертвым.

Сколько бы человек ни жил, каждый его день должен быть полноценным.

Памятуя прошлое, я больше всего боялась, что кто-нибудь из нас поскользнется на улице, и грохнется, и сломает шейку бедра.

Тазобедренный сустав – самый крупный и самый главный, он крепит туловище к ногам. И не дай бог, если сустав выходит из строя. Человек ломается, как детская игрушка. После этого его можно выкинуть на чердак.

Чего боишься, то и случается.

Мой муж упал на ровном месте, у себя в комнате, и сломал шейку бедра.

У меня есть особенность: по мелочам я выхожу из себя, нервничаю, схожу с ума. А когда крупная неприятность – я собираюсь, как главнокомандующий перед сражением.

Я собрала все свои внутренние ресурсы, вызвала скорую и отвезла мужа в близлежащую больницу. Близлежащая оказалась в городе Железнодорожный. Раньше это была станция Обираловка, здесь Анна Каренина бросилась под поезд.

Вышел хирург, я мысленно назвала его Наф-Наф.

Сделали рентген, подтвердили диагноз – да, перелом.

Наф-Наф предложил щадящую операцию: не менять сустав, а просто ввинтить штыри.

Я согласилась и оставила мужа в больнице.

Дома я позвонила дочери, рассказала про перелом и про штыри. Она тут же зашла в интернет, прочитала всю информацию, выяснила, что штыри – это полумера, вчерашний день медицины, пожизненная инвалидность.

Я стояла, «задумавшись глубоко», как лермонтовский утес, листала записную книжку.

Мои глаза наткнулись на фамилию ГОЛУХОВ. Рядом было написано: «31-я больница». И телефон.

Я сразу вспомнила: банкет, не помню чей. Тогда было время сплошных банкетов. Стремительно разбогатевшие новые русские желали показать свою материальную мощь и приглашали творческую и научную интеллигенцию на свои банкеты. Столы были накрыты как на пирах Ивана Грозного: целые осетры, жареные поросята, черная икра, морепродукты. Мы стоим, держа в руках хрустальные бокалы, нарядные и популярные.

Ко мне, вернее к моей дочери, подходит Голухов Георгий Натанович – главврач 31-й больницы. Он рыжий, веселый, обаятельный, суперспециалист, известный в Москве.

Я люблю людей, которые делают свое дело лучше всех.

Голухов именно такой. Он мажор. Но не ботаник. Ничего человеческое ему не чуждо. Он «кадрит» мою молоденькую дочь. Она смеется, потому что понимает: это шутка. Рядом с Голуховым его очаровательная молодая жена. Она тоже смеется, потому что тоже понимает: это шутка. Просто Георгий Натанович так общается. Он любит жизнь. А молодая девушка – это и есть сама жизнь. От Георгия, как пар от кастрюли, поднимаются: радость, острый ум, мужское обаяние. А что такое обаяние? Это талант души. Возле Голухова весело, не хочется отходить в сторону, мы и стоим.