Виктория Токарева - Дома стоят дольше, чем люди (сборник)

Голухов протягивает мне визитку.

– На всякий случай, – объясняет он.

И вот этот «всякий случай» настал. Я боюсь ему звонить.

Голухов занимает высокий пост. Он перегружен людьми и просьбами, а тут еще я, явилась не запылилась.

Наверняка он меня забыл. Когда это было? Еще в Советском Союзе. А сейчас уже Россия, сменилось три президента.

Но что делать?

Я набираю номер и слышу голос Голухова. Его телефон не изменился. И голос не изменился. Голос – это инструмент души. Значит, не постарел.

Я здороваюсь и называю себя, и жду холода или вежливого равнодушия. Но в трубке всплескивается радостный возглас. Узнал. Помнит.

Я понимаю, что моя задача – говорить коротко.

Докладываю коротко, по-военному:

– Мой муж сломал шейку бедра, теперь на мне никто не женится. Отремонтируйте мужа.

– Привезите его в приемный покой 31-й больницы. К вам подойдет врач Норайр Захарян. Постарайтесь быть до шести вечера. Телефон Норайра сброшу эсэмэской.

Голухов кладет трубку. Что рассусоливать? Все ясно.

Я еду к Наф-Нафу, хватаю мужа в охапку и перевожу его в Москву, в 31-ю больницу.

Наф-Наф счастлив за меня и за себя. Он не хочет со мной связываться. Писатель. Напишет еще что-нибудь.

Раньше больных с таким переломом отправляли домой на долеживание. Был даже такой термин: долеживание. Лежи, пока не умрешь. Именно это произошло с Лилей Брик. Она лежала, пока ей не надоело.

Наф-Наф дает мне «скорую помощь», каталку, санитаров и провожает до выхода.

Через полтора часа я уже в приемном покое 31-й больницы. Сюда же подкатила наша дочь. Она любит отца больше, чем меня, и больше всех на свете. Как говорится, папина дочка.

Мы звоним Норайру. Телефон заблокирован.

Мы с дочерью обмениваемся взглядами. В наших глазах ужас: а вдруг он не выйдет? Вдруг его не предупредили?

Мой муж лежит на каталке и смотрит в потолок. Последние два дня он ничего не ел. Ни крошки. Стресс полностью отшиб аппетит.

Я вижу, что его лицо стало меньше. В молодости он был худой, и все, кто его давно не видел, спрашивали: «Ты похудел?»

А он не похудел. Он такой и был – худой, обточенный, как деревяшка. Легко двигался. Когда-то играл в баскетбол. У него на всю жизнь осталась спортивная походка. Но что станет сейчас с его походкой?

Я смотрю на отрешенное, похудевшее лицо своего мужа, и в мое сердце входит игла жалости.

Мне становится стыдно за себя. Я, как чеховская попрыгунья, понимаю его настоящую цену.

Муж страдает не только от перелома, но и оттого, что принес дополнительные хлопоты. Его перелом ложится тяжким грузом на любимую дочь и жену.

Чувство вины – характерная черта интеллигентного человека.

Мне ничего для него не трудно и ничего не жаль: ни времени, ни денег, ни усилий. Только бы все обошлось и осталось позади. Надо вместе пройти этот тягостный отрезок пути.

Мне хочется обнять его, но какие объятия при переломе?

К моим глазам подступают слезы, но плакать нельзя. Он испугается. Я таращу глаза, чтобы остановить слезы, и в это время к нам подходит Норайр Захарян.

Я догадываюсь, что это он. Во-первых, армянин, во-вторых, приветливо улыбается, как знакомым людям.

Все лица скроены Создателем по одному образцу: лоб, брови, глаза, нос, рот. Тем не менее все лица разные. Разная музыка лица. Есть музыка Вивальди, а есть «Собачий вальс», а есть просто кулаком по клавишам – блям!

Глаза Норайра светятся умом и благородством. Значит, он – красавец. Музыка его лица исключительно армянская. Я влюбляюсь в него, как в свою надежду.

С Норайром разговаривает моя дочь. У них это лучше получается, они ближе по возрасту.

Иногда я влезаю с вопросами. Норайр вежливо отвечает, – кавказское уважение к старшим.

Мои вопросы: «Когда?» и «Сколько?».

Норайр отвечает: «Завтра, нисколько». Денег с меня не возьмут. Никаких. Ни копейки.

Я догадываюсь: это зрительская благодарность за «Джентльменов удачи». Фильм постоянно повторяют по телевизору. Он оказался живучий, как вирус.

На другой день утром была проведена операция по замене тазобедренного сустава. Поставили американский эндопротез высшего качества. Существуют наши, русские эндопротезы под названием «сиваш».

Такой «сиваш» ставили Сергею Владимировичу Михалкову после автомобильной аварии. Он с ним ходил какое-то время, потом ему заменили на немецкий. Значит, немецкие протезы лучше наших, как и машины.

После операции мой муж встал на другой день. Как посол в Корее. Но мой муж – не посол, и когда разговаривает – смотрит в глаза.